гостиной, однако я ни разу не замечал, чтобы барона кто-то навещал. Впрочем, и сам хозяин крепости чаще отсутствовал, прибывая в свою обитель от силы раз в неделю.

Возле одной из стен, несшей на себе бледные следы полотна, теперь же лишенной иных украшений, кроме пары медных ламп под самым потолком, стоял крепкий мужчина, с лицом искаженным гримасой неудовольствия. Кажется, мне уже доводилось встречать его в крепости возле столовой, но чем он здесь занимается я не представлял.

Никакой мебели в помещении не имелось, и я уж было решил, что нам придется выслушивать очередное напутствие стоя, однако дверь отворилась, впуская четверку вооруженных стражников.

– За лавками. Парами. Сперва вы двое, – проговорил один из них, бесцеремонно указав острием меча на ближайших нильдхеймов.

Не заподозрить неладного было сложно. Но все стояли молча, так что я не стал привлекать внимания перешептываниями с иномирцем, решив, сперва дождаться возвращения ушедших, а уж после и самому прогуляться со стражниками.

Вскоре нильдхеймы вернулись, волоча с собой увесистую резную скамью, покрытую красным лаком. Их сменила новая пара, в отсутствии которой иномирец легонько пихнул меня ботинком, да кивнул на дверь.

Я ничего не ответил, рассудив однако, что мысль отправиться вместе не лишена смысла. Ясно, что переноской мебели должны были загодя заняться слуги, каковых в крепости имелось немало. Раз этого не случилось, безоружных нильдхеймов стражники сопровождали не просто так. Если нас ждет какая-то проверка, лучше узнать о раскрытии иномирца как можно раньше и попытаться его прикончить, а в том, что моего протеже легко выведут на чистую воду сомневаться не приходилось. В спешке ночного заметания следов мы мало что успели обсудить. Я даже не спросил его имени, потратив все время на инструктаж, как должно вести себя в крепости. Впрочем, о брате Лауше я все равно почти ничего не знал и выбрал его в качестве маскировки лишь из-за особенной нелюдимости. Тело же настоящего Лауша беглые узники крепости должны сбросить в любое ущелье, коими богата горная дорога.

Невольно поежился от собственного хладнокровия, граничащего с полным равнодушием к чужой жизни. Несмотря на то, что находил нильдхеймов лишенными едва ли не всего человеческого, я не испытывал к ним ненависти, осознавая всю безвыходность ситуации рекрутов, однако поднял меч на недавнего брата без колебаний. Конечно, в бытность наемником, а особенно нескольких дней, проведенных мной уже в качестве Пятиликого в Льхоне, пролить чужой крови пришлось немало, но прежде я всегда видел для того вескую причину и на чаше весов находилась не только моя жизнь, но и жизни других людей. Теперь же мысль об убийстве казалась чем-то столь обыденным, привычным, что отголоскам старого Рейтана вкупе с соседями по черепушке, оставалось лишь оторопело удивляться таким метаморфозам. По всему выходило, с магией разума или без, но крепость навсегда останется в моей душе, отпечатавшись на ней уродливым грубым клеймом.

Двери отворились и нильдхеймы затащили в помещение новую лавку, а мы с иномирцем сделали шаг вперед.

Тускло освещенный коридор, которым мы и добирались до пустой гостиной залы, вильнул вправо арочной нишей. Пара стражников, идущих впереди, расступились, пропуская в помещение, где нас встретил десяток вооруженных бойцов. Половина из них держали в руках взведенные арбалеты, остальные сжимали обнаженные мечи, не брезгуя к тому же шлемами да щитами, отчего-то непопулярными у нильдхеймов.

– Снимите маски с лиц и проходите, – скрипуче произнес морщинистый старик, сидящий за столом, возле которого громоздились уставленные друг на друга лавки. Я тут же вспомнил, что именно он встречал нас по прибытии в крепость.

Сделав как было велено, мы подошли к столу. Старик при этом поднял ладонь, призывая остановиться. Перед ним лежала ветхая книга, раскрытая на последних страницах и, прежде чем продолжить, он взглянул в нее, подслеповато щурясь, а затем обратился к иномирцу:

– Брат Матух, это ты?

– Мое имя Лауш, – невозмутимо ответил тот.

– И верно, глаза меня подводят. Напомни-ка мне, брат Лауш, чем ты занимался до попадания к нам?

– Прошлое свое, благодатными наставлениями Отца, развеял я в памяти словно утренний сон, потому как оно тяготило меня, не давая стремиться к Истине.

Я напряженно всматривался в лицо старика, а тот, недовольно морщась, буквально впился взглядом в иномирца.

– И все же, постарайся.

– Отец не велел мне вспоминать о прошлом, и я свято блюду его наставление, дабы не сойти с верного пути. Если же вы сомневаетесь во мне, дайте оружие и я сам лишу себя жизни.

Старик задумался на мгновение, а затем произнес, скользнув по бумаге сухопарой пятерней.

– Жизнь твоя стоит слишком дорого, чтобы отнимать ее на основании одних только подозрений. Но в записях говорится, что твою молодую жену изнасиловали и убили двое нильдхеймов, прежде чем уволочь тебя на корабль. Быть может, это и впрямь сказалось на желании забыть о прошлом. Тем не менее, хер тебе уже ни к чему, а вот боль поможет освежить память.

Без команды к иномирцу подлетели трое бойцов, схватив того за плечи. В руках одного блеснул кривой кинжал.

– Однако, ты можешь облегчить собственную участь, – с улыбкой продолжал старик. – Сознавшись, что являешься шпионом Каганата. Нам ни к чему пытать тебя, так что мы позволим уйти из жизни легко и безболезненно.

– Если боль приблизит торжество великой Истины – режьте, – без тени сомнений ответил иномирец.

Старик снова недовольно поморщился и, взмахнув рукой, небрежно произнес:

– Начните с пальцев, – после чего взглянул на меня. – Брат Матух, прости, что принял за тебя другого.

– Мое имя Рейтан, – ответил я твердо, стараясь не смотреть в сторону иномирца, что замычал от боли после того, как один из стражников полоснул ему по ладони.

– Рейтан? – деланно удивившись, переспросил старик. – Твой капитан сказал, что настоящий Рейтан получил недавно мечом по скуле, в сражении на площади Эсфахара. На твоем же лице ни царапинки.

Холодный пот прошиб меня внезапно. Вот так выходит – беспокоился за иномирца, а оказалось собственная жизнь висит на волоске. Если ко всему прочему, кто-то шарит сейчас по комнатам, исписанные посланиями стены и бутылки с заряженныим вином под кроватью, неизбежно вызовут дополнительный интерес к моей персоне.

– И что же ты молчишь?

– Жду пока Вы продолжите, – ухмыльнулся я, ощущая ледяное спокойствие, не раз приходившее на помощь в минуты опасности. – Ведь Лорак должен был объяснить Вам, что раны на мне всегда заживают быстрее чем на собаке, оттого я и не пропустил ни единого боя с пленными, много месяцев подряд вырезая заблудших носителей ложной правды. Всех искалеченных разумом, миновавших разговоры