чего хотел тогда. Томми начал говорить, потом умолк. Подобное нельзя было выразить так, чтобы не возникло ложное впечатление. Марио мог подумать, что Стелла такая же, как Роза Джейн. А она не такая. Совсем не такая.

Даже если они с Джонни спали… Она не такая…

Но Марио не нравились женщины. Он бы не понял.

— Некоторые мужчины, — тихо сказал Марио, — их немного, но они есть, ложатся с другими мужчинами, когда не могут найти женщину. Моряки, например. Или заключенные. Но нельзя сказать, что они… по-настоящему гомосексуальны.

Затем снова наступила тишина, нарушаемая лишь тяжелым металлическим грохотом дождя.

— Том… я поступил грязно. Тогда, в машине.

— Я бы остановил тебя, если бы был против. И ты это знал. Как в ту ночь, когда… ты ночевал у меня в комнате. Ты же не спал, верно?

— Да, — согласился Марио. — Просто хотел, чтобы ты так думал.

— Как я уже говорил… я, наверное, тоже этого хотел.

— Знаешь, — мягко сказал Марио, — ты мог бы устроить мне жуткие проблемы. Ты даже еще не совершеннолетний.

— С какой стати мне устраивать тебе проблемы?

— Ну, если бы я навредил тебе. Или напугал.

— Ты все повторяешь про эти испуги. Чего здесь бояться?

Марио, потянувшись, сжал его руку. И снова наступила пауза.

Наконец Томми сказал:

— Тебе совсем нет дела до девушек? Или ты не можешь…

— Могу, — сухо ответил Марио. — И делал. Просто они меня не особенно интересуют. Я ничего не имею против девушек… некоторые мне очень даже нравятся… но заниматься с ними сексом мне неохота. Есть множество вещей, которые я люблю больше, вот и все.

Томми начал было спрашивать, какие и как, но вдруг понял, что не горит желанием знать. По его меркам разговор и так зашел немножко чересчур далеко.

Он хотел знать и в то же время опасался и стыдился того, что последует дальше. Воображение тревожило неясными образами. Хотелось сменить тему, но не хотелось ее бросать.

— Ты всегда таким был, Марио? Или я слишком любопытен?

— Я расскажу все, что ты пожелаешь. Вот бы… Господи, вот бы со мной кто-нибудь поговорил, когда я был примерно в твоем возрасте. Я просто пытаюсь сообразить, как сказать, чтобы ты понял. Это словно объяснять, как падать в сетку. Надо испытать на своей шкуре.

— Это начал тот… кто тебе сильно нравился?

На самом деле Томми имел в виду «как ты со мной», но не осмелился сказать.

Марио коротко и горько рассмеялся.

— Нет. В моем случае это был человек, который мне вовсе не нравился.

Расстроенный, Томми гадал, как можно заниматься подобными вещами с людьми, которые тебе несимпатичны. Подумав немного, он так и спросил.

Голос Марио вдруг задрожал.

— А вот это одна из загадок Вселенной, малыш. Мудрость затонувшей Атлантиды.

Зачем трахаться с теми, на кого потом и смотреть противно.

— Но… — Томми вдруг ощутил себя так, будто на середине падения обнаружил, что сетка порвана.

— В чем дело, Том? Тот еще разговорчик для парня твоего возраста. Намудрил я, наверное. Что случилось? Я тебя чем-то огорчил?

Томми промямлил:

— Я бы… не делал этого… если бы человек мне не нравился.

— Тогда тебе чертовски повезло, — пробормотал Марио. А потом громко охнул: — Господи! Что я за дурак! Полоумный идиот! Томми, слушай… Нет, иди сюда и послушай.

Он попытался притянуть мальчика к себе, но тот сторонился.

— Том, боже мой, ты что, решил, будто я говорю про тебя? Пытаюсь окружными путями сказать, что ты мне не нравишься? Ты разве не понимаешь… Ах, да брось ты, перестань!

Он силой заставил Томми сесть ближе и сказал напряженным шепотом.

— Знаешь, что больше всего огорчило меня, когда я понял, что я… гей? Я расстроился, что у меня, скорее всего, никогда не будет детей. С братьями я особо не водился. С Джонни мы вечно грызлись, а Марк… мы друг друга потеряли. Но с первого дня, когда я начал работать с тобой, это было, как… Ну, будто у меня вдруг появился брат, о котором я всегда мечтал. Близкий человек, который любит меня. Знаешь, что? Когда я понял, что ты мне нравишься… в определенном смысле… я твердил себе, что слишком люблю тебя, чтобы все это затевать… секс и все такое… Говорил себе, что уж лучше ты будешь мне как младший брат. Братишка, которого я мог бы… — он запнулся и выговорил почти беззвучно: — любить.

Томми протянул руки и обнял его. Признался, уткнувшись Марио в плечо:

— У меня никогда не было брата. Я притворялся, будто ты на самом деле мой старший брат. Как говорил Папаша Тони.

— Да?

Они сидели в обнимку в темноте, и Томми радовался, что Марио не видит его лица. Сквозь комок в горле он сказал:

— Я боялся, тебе наскучит, что я болтаюсь следом, как… как щенок.

— И я боялся, — пробормотал Марио. — Ты был такой маленький, и я опасался, что… распущу руки. Как тогда, когда мы ехали с пляжа. Господи, я кровью потел!

Думал, сейчас выскочишь из машины, кинешься в дом и скажешь первому попавшемуся, что я тебя домогаюсь.

— Вовсе нет. Никогда. Если бы я злился на тебя, то сказал бы тебе. И никому больше, — Томми помедлил. — Марио, можно спросить кое-что? Как ты узнал, что ты такой? Что ты гомосексуал?

Парень молчал так долго, что Томми успел пожалеть о вопросе, но в конце концов ответил:

— Ладно. Я был чуть старше тебя. Где-то лет шестнадцати. Ты помнишь, что меня воспитали в католической вере, и всякий раз, когда у нас появлялись такие мысли… про секс… надо было идти