самым младшим в труппе, он делал все, что прежде лежало на плечах Марио. Он вытряхивал и проветривал накидки, следил за шнуровкой на обуви, носил одежду в прачечную, когда двухдневная стоянка позволяла заняться стиркой. Дождливыми утрами

Томми вместе с Баком отсылали проверять тросы и сетку, и он же перед представлениями должен был увериться, что перекладины сухие и аккуратно обернуты. Томми не понимал, что Анжело или Папаша Тони всегда ненавязчиво проверяют его работу; они создавали у него впечатление, будто именно на нем лежит ответственность за их безопасность. Вскоре это вошло в привычку, которую Томми предстояло пронести через всю жизнь.

Он начал отдаляться от родителей, появляясь в семейном трейлере только поесть и поспать. Старожилы все еще говорили «сын Тома Зейна», но для новоприбывших он был «Томми Сантелли, паренек из воздушного номера». К концу июня он откликался на это имя, как на родное.

Как-то ранним июлем на вечернем представлении Томми стоял у форганга в красной ливрее униформиста, которую носил в первом отделении, и смотрел, как отец работает с котами. Теперь, будучи артистом, он начал замечать, какого самоконтроля и дисциплины требует этот номер. Зрелище по-прежнему его страшило.

Подняв обруч, Том Зейн щелкнул бичом. С легким рычанием Биг Бой прыгнул сквозь обруч и небрежно приземлился на тумбу. Том Зейн толкнул обруч сквозь прутья, где его поймал ассистент, и Томми перевел дыхание. А отец тем временем крутнулся на каблуках, поворачиваясь к Принцу, и снова ударил бичом по полу. У Томми привычно засосало под ложечкой. Страх. Он боялся, пусть даже знал, что рычание, оскалы и хлопки бича предназначены, по большей части, для того, чтобы впечатлить публику.

«Львы ленивы, — не раз повторял Том Зейн. — В цирке их хорошо кормят. Номер для них — небольшая разминка перед ужином». Он часто заводил такие разговоры, пытаясь убедить Томми ему ассистировать. Но мальчику от одной мысли становилось дурно, и в конце концов отец отступил.

Вот и сейчас, будучи в полной безопасности, Томми чувствовал холодное тошнотворное напряжение. Даже когда Том Зейн работал с Люцифером, который позволял торжественно пожимать себе лапу и игриво перекатывался на спину, чтобы дрессировщик сел ему на живот, Томми было не по себе — а ведь его мать выкормила зверя из бутылочки. Работая с Принцем, даже Том Зейн двигался с преувеличенной осторожностью и не отрывал от кота глаз. Томми вспомнил не раз слышанные от отца слова: «Большие коты не бывают ручными.

Пусть и дрессированные, они всегда остаются дикими зверями и всегда опасны.

Даже старина Люцифер, если его напугать или огорчить, может забыть всю дрессировку и броситься на меня. Это будет моя вина, не его. Но плохо придется мне».

Томми отвел глаза, пока львы один за другим перепрыгивали отца и возвращались на тумбы. Отец позировал в центре — с двумя львами по каждую сторону, и Томми с облегчением выдохнул, глядя, как ассистент возится с решетками. Однажды он таки попробовал себя в этой работе, после чего отец признал, что дрессировщиками рождаются, а не становятся, и оставил надежду, что сын последует по его стопам.

Сцена распалась: с новым щелчком бича львы по очереди спрыгивали с тумб.

Ассистент поднял решетку, звери своеобразной раскачивающейся рысцой потрусили к двери. И вдруг Пик Лейти выдохнул: «О Боже!» и бросился вперед.

Принц прошел в двери, но повернулся прежде, чем за ним опустилась решетка, и выскочил обратно на манеж. Прижав уши и рыча, лев медленно подбирался к Тому Зейну. Его не останавливали ни окрики, ни даже щелчок бича в угрожающей близости от морды. На самом деле Том Зейн никогда не бил своих котов, а если бы и ударил, им бы это не повредило. Они боялись самого щелчка, и этот звук — да еще кусочки мяса — вот и все, что использовал дрессировщик, чтобы держать их под контролем. Том Зейн снова крикнул, но Принц не отступал. Сейчас Пик Лейти и Анжело оба бежали к клетке. А потом случилось неизбежное — прыжок, который Томми прочувствовал от головы до пят. Том Зейн, отскочив, схватил стул, которым время от времени защищался от сделавшихся неуправляемыми животных. Он пятился, кружил, но под весом льва не устоял на ногах.

Оркестр грянул увертюрой к следующему номеру. Анжело и Пик были уже в клетке. Томми кинулся к форгангу. Отец был на ногах, по белым брюкам бежала кровь. Принц рычал и бил хвостом.

Кто-то поймал Томми за локоть.

— Ради бога, не ходи туда, Том!

Сильным рывком Марио заставил Томми развернуться спиной к манежу. Дюжина униформистов и оказавшихся поблизости артистов столпились вокруг большой клетки, закрывая ее от публики. На манеж поспешно вывели дрессированных слонов. После короткой борьбы за лучший обзор Томми увидел отца: тот снова был на полу. К форгангу торопилась мать, и Томми вдруг пришел в себя.

Растерянность обернулась чем-то выцветшим и холодным. Он обхватил мать за пояс.

— Мама! Не ходи туда, не…

— Что случилось?

У нее было совсем белое лицо, и Томми впервые с изумлением понял: «Я стал выше нее». Он держал ее, прикрывая точно так же, как Марио прикрывал его.

— Не смотри, — попросил мальчик. — Ты все равно ничего не сделаешь. Принц прыгнул на него…

Перед глазами стояли жуткие красные кляксы на белой ткани.

— Нет, пусти, — быстро сказала Элизабет Зейн. — Я должна идти, Томми. Я управляюсь с котами лучше Кардиффа. И если я не пойду сейчас, они могут застрелить Принца…

Быстро высвободившись из рук сына, она побежала к манежу. С того мига, как Принц сделал первый прыжок, не прошло и полной минуты. На трибунах стоял тревожный гул, слышный даже сквозь бодрую мелодию оркестра. Теперь Томми ясно все видел. Отец был за защитным ограждением с Анжело, мать — с

Кардиффом в большой клетке. Оба теснили кота к выходу: Кардифф — стулом, мать — железной палкой. Томми ступил на манеж. Анжело и Пик Лейти помогали отцу подняться. Весь верх белого костюма превратился в черно-бордовые лохмотья —