зарезали, как оленя, птицу и волка. Девушку.

– Я не могу допустить, чтобы обман язычников остался безнаказанным, – говорит король Янош. – Кехси обещал мне видящую, а взамен мне доставили какое-то бесплодное создание. Ты бы предпочла, чтобы я отомстил твоему селению?

Снова ропот одобрения. Нандор подаётся вперёд на своём стуле, его глаза бегают, как вода подо льдом.

Я почти смеюсь. Помню, как Гашпар угрожал мне теми же словами на берегу Чёрного Озера, когда с нас обоих были сорваны маски. Если мне ничего другого не остаётся – я заставлю его говорить, прежде чем умру.

– Это твой сын сказал тебе? – спрашиваю я. – Он сказал тебе, что я не могу видеть?

– Мой сын… – затуманенный взгляд короля обращается к Гашпару, а затем Янош обращается ко мне, глядя на него. – Мой сын наделён всей мудростью Гезы, но лишён пламени Иштвана.

Геза приходился королю родным отцом, но умер молодым от болезни, и потому о нём мало что помнят. Даже сейчас слова короля всё ещё вызывают во мне муку – словно несуществующая ноющая боль в отсечённых конечностях. Гашпар сглатывает, и мне кажется, что он наконец откроет рот, но он лишь смотрит в свою тарелку.

Осознание предательства пронзает боль, разбивая её, словно стекло.

Нандор трясёт головой.

– Отец, она же волчица, – говорит он с ноткой раздражения. – Если она откажется покаяться перед единым истинным Богом и отречься от своих ложных, убей её здесь и сейчас, докажи, что требования твоего народа о правосудии не остались неуслышанными. Это – великое оскорбление памяти короля Иштвана, приютить язычника здесь, в этом самом дворце, который он построил в день своих именин.

К концу этой тирады его голос звучит громко и хрипло, вызывая новые шепотки в толпе. «Правосудие, правосудие, правосудие».

Король чуть дёргается, словно пытается исправить внутри себя что-то, что вот-вот пошатнётся.

– Это правда, волчица? У тебя нет магии?

И «да», и «нет» обрекут меня на смерть, потому я не говорю ни слова.

Король Янош снова поворачивается к Гашпару.

– Ты когда-нибудь видел, как эта девушка сама совершает магическое действо?

Челюсти Гашпара сжимаются. Я знаю этот его взгляд, жалкое усилие – как у беззубого пса, понимающего тщетность собственного укуса. Пусть он сидит за королевским столом, но здесь у него едва ли больше власти, чем у меня. И с приливом проклятой предательской нежности, нахлынувшей так внезапно, что это пугает меня, я отмечаю, как он прямо встречает взгляд человека, выколовшего ему глаз.

– Отец, – говорит он тихо, с мольбой, – есть и другие пути…

– Хватит об этом, – перебивает Нандор. – Мой мягкосердечный безвольный брат слишком сдружился с язычниками за время своего отсутствия, и потому его мнению нет доверия. Памяти короля Иштвана должно быть достаточно, чтобы направить твой клинок, не говоря уже о воле твоих подданных, твоего народа. Эта волчица должна умереть.

Гости одобрительно урчат, и в тот миг я ненавижу их так сильно, что едва могу дышать – ненавижу даже больше, чем когда-либо ненавидела чудовищных Охотников. Они ведь видят меня перед собой, видят, что я – жалкий человек, такой же человек, как они, – но по-прежнему жаждут моей смерти. И больше, чем когда-либо, я хочу в ярости закричать на Гашпара – за всё его глупое благородство, его бессильную мудрость, его желание спасти свой народ от Нандора. Если Нандор – в самом деле тот король, которого они так жаждут видеть, значит, этого короля они и заслуживают.

И может быть, я такая же дура, что хочу спасти Кехси. Может быть, даже сейчас я всё ещё ем с рук, которые били меня.

Король Янош рассеянно смотрит куда-то вдаль остекленевшим взором, а затем произносит:

– Принесите мне мой меч.

Взвиваюсь на ноги, но Лойош и Фарентс тут же оказываются у меня за спиной с топорами наготове. Именно Нандор спускается с помоста, чтобы взять королевский меч – огромный тяжёлый клинок с рукоятью, покрытой жемчужной эмалью. Его ножны украшены замысловатым узором из листьев и лоз, которые я сначала принимаю за кольцо из сотни змей, пожирающих друг друга. Шипы ощетинены вокруг печати великого королевского дома. Нандор вкладывает клинок в руки короля.

– Отец… – начинает Гашпар, поднимаясь со своего места. Быстрый, как удар хлыста, Нандор тоже вскакивает, держа в руке один из выкованных королём ножей. Ниже линии стола, где я едва вижу отблеск лезвия, он прижимает этот нож к внутренней стороне запястья Гашпара.

– Ни один истинный наследник Святого Иштвана, – тихо произносит Нандор, – не поднимется, чтобы помешать язычнице умереть от его святого клинка.

Сердце колотится, к горлу подступает желчь. Я думаю сбежать, но мышцы сжимаются, словно я снова оказалась в холодной воде, и лёд сомкнулся у меня над головой. Я хочу закричать, но губы лишь безмолвно размыкаются, а на лбу выступает пот. Хочу потянуться к своей магии, но едва чувствую собственные руки, и эта ложная боль исчезает. Я хочу хотя бы умереть как истинная волчица, злобно рыча в ярости до пены у рта, но лезвия уже вонзились мне в спину.

– Я, – начинает король, потом останавливается, судорожно вздыхает. – Я, король Янош из Дома Барэнъя, кровный вождь Акошвара, наследник престола Святого Иштвана, властитель королевства Ригорзаг, настоящим приговариваю тебя к смерти.

Я и вполовину не была так напугана, когда меня схватили Охотники, или когда надо мной навис Пехти с перекошенным лицом, или когда я смотрела, как плащ моей матери скрывается в лесной чаще. Но затем этот страх прорезает клинок чего-то яркого – словно луч солнечного света. Не что иное, как животное чутьё, то самое природное дикое желание жить. Королевский меч устремляется ко мне, и я вскидываю свою четырёхпалую руку; чёрные нити обвиваются вокруг моего запястья.

Лезвие останавливается на кончике моего пальца, нанося крохотную ранку, из которой вытекает единственная капля крови, красная, как алеющая летом роза. Когда меч замирает там, в этом замершем мгновении он вдруг начинает ржаветь: сталь теряет весь свой блеск и приобретает тусклый зернистый оттенок янтаря, прежде чем рассыпаться в ничто.

Затупившаяся рукоять королевского меча падает на пол.

– Ты, волчица, – шепчет король. – Кто ты?

– Ты сам это сказал. Волчица.

Я ступаю вперёд, слишком быстро, чтобы поражённые благоговейным трепетом Охотники успели за мной. И прежде чем кто-либо из них успевает подумать о том, чтобы убить меня, моя рука сжимает запястье короля. Его плоть на ощупь словно сухая бумага, без шрамов. Позволяю магии вырваться из-под покрова моей кожи и царапнуть его – всего лишь небольшая рана, но этого достаточно, чтобы