Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Она давно такая… ясновидящая?
– Мы и сами не знаем.
– Как это?
– Хоть и любим её как свою, но она нам с Игнатом не родная, приемная.
– Ах, вот оно что…
– Дочка моей двоюродной сестры. Та в хоре певичкой служила. Влюбился в неё офицер, но Любаша предпочла другого. Офицер тот на неё осерчал и от ревности саблей зарубил. А у самой Любаши из близкой родни один брат остался, но он монашествует. И поэтому взять к себе Зиночку он не мог. Потому и упросил нас с Игнатом сиротку удочерить. Обещал деньгами помогать, но так ни копейки мы от него и не получили.
* * *
Увидев мальчишек из окна, на улицу выскочила Зина.
– Ну что, нашли клад? – насмешливо спросила она.
– Нет, – развели они руками.
– А я вам говорила, что в могилах пусто, – заявила Зина. – Сокровища на другом кладбище спрятаны.
– На каком? На лютеранском? – спросил Володя.
– Нет. На кладбище деревьев.
* * *
Когда из сыскной вышли Фроська с Кешкой, на Большой Морской уже зажигали газ в фонарях.
– У тебя деньги есть? – первым делом спросила Фроська.
– Нет, – соврал Кешка.
– Тогда одежу твою сейчас на рубище обменяем, – решила крючочница. – Рубля два точно дадут. А то и три.
– На одежду мою не рассчитывай.
– А на что тогда пожрать? На что выпить?
– На еду у меня деньги есть. А пить ты больше не будешь.
– Что-что?
– Что слышала. Если хочешь, чтобы я жил с тобой, пить ты больше не будешь.
– Да как ты смеешь так со мной разговаривать, бестолочь! – Фроська попыталась дать сыну подзатыльник, но тот ловко увернулся.
– И бить меня ты тоже больше не будешь. – Кешка остановился и пристально посмотрел матери в глаза. – Поняла?
– А ты, я гляжу, повзрослел за неделю.
– Эй, что встали? А ну валите отсюда, – замахнулся на них метлою дворник.
– Ты чего орешь? – огрызнулась Фроська. – Где хочу, там и стою.
Дворник достал свисток.
– Уходим, уже уходим, – примирительно сказал ему Кешка и, подтолкнув вперед мать, кинул дворнику гривенник.
– Ты чего деньгами швыряешься? – упрекнула Фроська, когда они отошли шагов на десять.
– А ты что, опять в сыскную захотела?
– Крюк мой где?
– Остался у Ивановых.
– А твой?
– У Соньки.
– У какой ещё Соньки? Проститутка с Лиговки?
– Нет. Барышня одна. Грамоте меня учит. Сейчас пойдем к ней и крюк заберем.
– Далеко это?
– Пятая линяя.
– Ой, как далеко. Домой только к полуночи придем.
– Нет, в Долгуши мы не пойдем. Да и не примут нас там.
– Как так? У нас и за август, и за сентябрь уплочено.
– Нет, я у Натальи деньги наши забрал.
– И как тебе это удалось?
– Я знал, где она их прячет.
– И где мы заночуем?
Кешка, конечно, надеялся, что Соня их впустит к себе. Хотя бы на одну ночь. Но делиться этой надеждой с матерью не стал. Вдруг не сбудется? Соня-то вчера после убийства Чванова чуть с ума не сошла. Да и у Фроськи видок ещё тот: грязная, в рваном, кишащем вшами рубище.
Африканыч их в дом пускать не хотел:
– Барышни дома нет.
– А свет в окнах тогда почему горит? – спросил Кешка.
Дворник, бросив взгляд на окна, смутился:
– Значит, уже пришла… Но она после вчерашнего видеть никого не желает. Так и сказала.
– Поднимись, попроси её, чтобы мою палку с крюком отдала.
– Делать мне больше нечего.
Кешка вздохнул, достал гривенник и сунул в руку Африканыча.
– Ну ладно, так и быть, подымусь, – сменил тот гнев на милость.
Соня дремала, звонок услыхала не сразу – Африканыч уже собрался спускаться вниз. Открыв дверь, спросила:
– Чего тебе?
– Там этот мальчишка, палку просит вернуть…
Соня оттолкнула дворника и быстро спустилась вниз. Увидев мальчика, бросилась ему на шею:
– Кешка родненький, неужели тебя отпустили?
– Да! Знакомься, это моя мама.
Соня повернулась к Ефросинье и протянула ей руку:
– Софья.
– Фроська, – сказал крючочница, нерешительно протягивая барышне руку.
– Я вам искренне соболезную.
– А что, кто-то помер?
– Ваш жених, отец Кешки.
– А-а-а, того, что в морге показывали? Так ентого антихриста я знать не знаю.
– Он представился моим отцом, чтобы выудить у меня медальон, – объяснил Соне Кешка.
– А что мы на улице стоим? Пойдемте в квартиру.
Кешка улыбнулся, а потом показал барышне на мать:
– Сперва отведу её в баню. Заодно и сам помоюсь. А у тебя никакого старого платья нет? Рубище-то мамкино насквозь вшивое.
– Моё вряд ли подойдет, – засомневалась Соня. – А вот старый папин халат будет впору.
Когда Соловьевы вернулись через час к Соне, Фроську было не узнать. Вымытые волосы и красный с зелеными квадратиками архалук её преобразили, превратив грязную опустившуюся старуху в довольно молодую, не старше лет тридцати, хорошенькую женщину.
– Только накормить вас нечем, – призналась Соня. – Кухарку с горничной я выгнала, а еду из кухмистерской, что заказывала для себя, уже съела.
– Может, продукты какие имеются? – спросила Фроська.
Они прошли на кухню, где обнаружили картошку, морковку и капусту.
– Извините, но готовить я не умею, – сказала с сожалением барышня. – У матушки где-то была поваренная книга, сейчас пойду, поищу…
– Не надо. Я ведь когда-то кухаркой была.
Через час все дружно уплетали постные щи.
– Очень вкусно, – сказала Соня, облизывая ложку. – Фрося, может, ты кухаркой к нам поступишь? Тогда вы с Кешкой сможете у нас жить и после приезда родителей. Твоя стряпня им понравится.
– Ну а чего бы не поступить? – с ходу согласилась Фрося.
Следующим утром она проснулась самой первой. Сбегав на рынок, закупила на выделенные Соней деньги продуктов и, когда барышня проснулась, накормила её яичницей со шкварками.
– А Кешка где? – спросила Соня, напившись чая.
– В гимназию побежал, от завтрака отказался. Очень переживает, что за вчерашний день дворник тамошний другого крючочника подрядил.
Но Кешкины опасения не подтвердились, хотя Василий Павлович долго его журил:
– Чтоб больше такого не было.
* * *
В начале сентября из-за границы вернулись родители Сони. Кушанья новой кухарки им очень понравились. Против Кешки они тоже не стали возражать, тем более что матери он охотно помогал – мыл посуду, затапливал печь, чистил картошку. Но вот из хозяйской спальни Соловьевым пришлось переехать на кухню и спать на полу. К середине месяца, подзаработав денег, Кешка выкупил у старьевщика их сундук. Однажды, обходя дворы на Сергеевской, он наткнулся на Володю с Федей.
– Прости нас. Мы ведь не знали, что Чванов – твой отец, – повинился Тарусов.
– А он мне не отец.
– Не отец?
– Чванов назвался