Устроившись поудобнее на шатком стуле — пожалуй, стоит попросить другой, — Шарпворд сдул пылинки с клавиш и задумчиво посмотрел в окно. Небо окрасилось густым лиловым закатом, в соседском доме хлопнули оконные ставни, хрипло залаял сторожевой пёс. Щебет птиц уже стих, и ему на смену пришла умиротворяющая трель сверчков. Приподнявшись со стула, Ян выглянул на задний двор с крепким сараем и пятачком лужайки, поросшей сочной весенней травой; рядом лицом вниз лежала забытая деревянная кукла без платья, зато в компании надщерблённого глиняного кувшина.

Здесь Шарпворду определённо нравилось. Он находил нечто завораживающее в этом замкнутом провинциальном мирке, пусть даже его спокойствие время от времени нарушали хищники Пустошей. Но как-то же живут здесь люди! Так почему бы и ему не попытаться? Осталось только решить, чем заняться в этом богами забытом месте. Село довольно большое, но далеко и от столицы, и от тракта — почти день пути. Зато здесь никто его не найдёт, если кто-то из местных не сдаст. Как выяснилось, Шарпворда селяне знали, а вот до скромного и тихого молодого человека, представившегося Яном, никому дела не было. От псевдонима пришлось отказаться, но он лелеял надежду, что временно. Зато можно погрузиться с головой в свою книгу — он давно мечтал написать что-нибудь фундаментальное, поистине стоящее, и вынужденная пауза в карьере из-за гонений предоставила ему такую возможность.

И всё же ему будет не хватать редакции. Бедная Оливия! Для неё она была неким сакральным местом, смыслом всей жизни, теперь превратившимся в золу вместе со столами, шкафами и архивными папками. Нет больше «Народной Правды», Прибрежье, как выяснилось, в истине не нуждается. Как же охотно народ поверил в байку о запланированном замужестве принцессы! Так стоит ли рисковать собственной жизнью ради этого глухого и слепого стада? А псевдоним можно придумать новый, для будущей книги.

Стук в дверь оборвал его безмолвные сетования и, прошаркав по скрипучим половицам, Ян остановился у порога:

— Да?

— Господин, прошу к столу! — послышался тонкий голосок хозяйской дочки.

— Благодарю, юная леди. Уже иду.

— Мы вас ждём! — и по лестнице торопливо затопали детские ножки.

Расправив сорочку и накинув пиджак, Шарпворд спустился в гостиную. За просторным столом собралось всё семейство. Дэйв, господин средних лет со всклокоченной рыжей шевелюрой и мясистым носом приветливо кивнул и предложил занять свободное место у противоположного края стола. Двое его сыновей-подростков с холодной вежливостью поздоровались, а девчушка лет семи, только что пригласившая его присоединиться к трапезе, широко улыбнулась.

— Ужин у нас всегда в восемь, — с некоторой строгостью заявила Мари, добродушная пышка с румяными щеками и забавно вздёрнутым носиком, напоминающим свиной пятачок. — И лучше не опаздывать, а то придётся давиться в сухомятку.

— Я обязательно приму это во внимание, — заверил Ян, взяв ломоть свежего хлеба из общей тарелки.

— А где Джон? — спросил глава семейства.

— Так я его за водой послала, должен скоро вернуться, — Мари поставила на середину стола исходящий паром горшок, и от аромата тушёных овощей с курицей у Шарпворда требовательно заурчал желудок.

Словно в подтверждение её слов, в прихожей раздались шаги, и спустя секунду в гостиную вошёл высокий человек в распущенной чёрной рубахе с закатанными по локоть рукавами. Огромный шрам на бритой голове заканчивался у травмированного уха; слегка подозрительный прищур глаз, недельная щетина на подбородке. Шарпворд не сразу понял, как уже несколько секунд смотрит на клеймо над бровью — настолько неожиданной для него оказалось встреча с осквернённым без маски.

Кивнув собравшимся, ординарий занял приготовленное для него место и лукаво подмигнул мальчишке постарше:

— Как рука?

— Болит немного, — пожаловался тот.

— Ничего, не умрёшь, — проворчал Дэйв. — Ты его, Джон, не особо жалей. Враг жалеть не будет.

Ян никак не мог взять в толк, кем приходится этой семье осквернённый, относились к нему точно не как к невольнику.

— Что-то не так, господин? — Мари поставила перед ним глиняную тарелку с синим узором по краям.

— Я… — Шарпворд с нескрываемым недоумением посмотрел на неё, потом опять на ординария. Осквернённый напряжённо выровнялся и украдкой глянул на своего господина.

— Ах, что же это я! — всплеснула руками хозяйка. — Джон — член нашей семьи, он с нами уже… Ох, лет двадцать, не меньше, верно, Дэйв?

— Восемнадцать, — уточнил тот. — Но коли вас оскорбляет его присутствие, мы можем отнести ваш ужин наверх.

Это не было грубостью, хозяин дома не собирался никого оскорблять. Так он указал на негласные правила его семьи, которые ради гостя менять не собирался. В родительском доме Яна жила сервус, кроткая, тихая женщина, всегда скрывавшая лицо за маской. Мама очень любила свою помощницу, относилась к ней с теплотой, жалела, работой не слишком нагружала, но никогда невольница не сидела с ними за одним столом. С таким трепетным отношением к осквернённым Шарпворд столкнулся впервые. Даже после Скорбной Ночи — не могли же они не знать о случившемся, в самом деле! — для этих людей ординарий оставался частью семьи, Джоном, и им было наплевать, что подумают о них другие. Правильно ли это или нет, Ян судить не взялся, но раз уж он решил остаться здесь на неопределённый срок, придётся уважать традиции этих удивительных людей.

— Нет, простите, я просто… не ожидал, — он смущённо улыбнулся. — Не беспокойтесь, право, ничего против Джона я не имею.

* * *

Как только экипаж остановился, Сто Семьдесят Второй, словно по беззвучному приказу, спрыгнул на землю и подал Ровене руку. В ответ она окатила его полным презрения взглядом и, проигнорировав услужливый порыв помочь, самостоятельно выбралась из кареты. Тридцать Вторая, в этот раз облачённая в стандартную форму, выскочила с другой стороны и почтительно склонилась, когда её господин ступил на выложенную фигурной плиткой дорожку.

Ровена не спрашивала, куда её везут; за время в плену у магистра — именно так она называла своё замужество, — ей удалось немного познакомиться с его нравом. И хотя он оставался для неё диким зверем в шкуре добропорядочного человека, ему всё же была присуща некоторая предсказуемость. Одной из таких предсказуемостей оказалась тяга к недомолвкам, и если уж Брутус изначально не сообщил о своих планах, то бесполезно пытаться хоть что-то из него вытянуть. Впрочем, ничего вытягивать из него и не хотелось. Одно его присутствие вселяло в Ровену первобытный ужас, когда заложенные с рождения инстинкты криком призывают сжаться, умолкнуть, а лучше притвориться, будто её здесь нет, дабы лишний раз не привлекать к себе внимание монстра.

Дорога заняла около часа, что уже казалось Ровене довольно настораживающим, но место, куда привёз её магистр, озадачивало ещё больше: огромный особняк с роскошной массивной лестницей и высоченными колоннами утопал в ночной черноте раскидистых крон деревьев, просторное крыльцо, залитое мягким светом электрических ламп, украшали подвесные горшки и громоздкие мраморные вазоны, у закрытых дверей замерли каменными изваяниями двое сервусов. За экипажем находилась просторная площадка с рядами карет. Короткого взгляда не хватило, чтобы их сосчитать, но навскидку не меньше двух десятков. Судя по их количеству, здесь намечалось какое-то торжество, хотя ни музыки, ни голосов Ровена не слышала, как и не видела праздно расхаживающих пар, что уже казалось странным, ведь тёплая весенняя ночь так и манила прогуляться под звёздами по саду, раскинувшемуся сразу за транспортной стоянкой.