3. Треблинка, 120 километров на северо-восток от Варшавы. Двадцать пять тысяч человек в день. Видел!

4. Майданек, рядом с Люблином. Видел – на стадии строительства.

Потом Глобочник сказал: «Вам придется заниматься дезинфекцией огромного количества одежды, в десять или двадцать раз больше всего объема немецкой текстильной промышленности, чтобы было непонятно, кому она принадлежала раньше – евреям, полякам, чехам или остальным. Также в ваши обязанности входит изменение принципа работы наших газовых камер (на настоящий момент они работают за счет выхлопных газов от старых дизельных двигателей). Нужно пустить в ход более ядовитое и эффективное вещество – синильную кислоту. Фюрер и Гиммлер, побывавшие здесь 15 августа, позавчера, приказали мне лично проследить за выполнением операции».

Профессор Пфанненштиль уточнил: «Что именно сказал фюрер?» Глобочник, который на тот момент руководил полицией и СС в зоне Адриатического побережья до самого Триеста, ответил: «Быстрее, быстрее! Нужно сейчас же запустить программу!» И тогда Герберт Линден, начальник отдела Имперского министерства внутренних дел, спросил: «Может быть, тела лучше сжигать, а не закапывать? Как ко всему этому отнесутся наши потомки?» В ответ Глобочник заявил: «Но, господа, если наши потомки окажутся столь малодушными и слабыми, что не смогут оценить наши усилия – столь правильные и необходимые – по заслугам, то, господа, это будет означать, что национал-социалистические начинания были напрасны. Напротив, каждому из нас нужно воздвигнуть памятник и указать, что именно мы осмелились взять на себя выполнение этой грандиозной цели». Гитлер оценил такой ответ: «Верные слова, мой дорогой Глобочник, я разделяю вашу точку зрения».

На следующий день мы отправились в Белжец. Это была небольшая железнодорожная станция с двумя платформами, у подножия небольшого холма из желтого песчаника, поблизости от железнодорожной ветки и трассы Люблин-Львов. К югу от станции у дороги стояло несколько административных зданий под вывеской «Командование СС в Белжеце». Глобочник представил меня гауптштурмфюреру Обермайеру из Пирмазенса, который с большой неохотой провел мне экскурсию по комплексу. В тот день не было видно трупов, но по всей округе разносилось удушающее зловоние, доходившее даже до главной дороги. Рядом с крошечной станцией находился большой барак с надписью «Гардероб» и окошком, на котором красовалась пометка «Ценные вещи». Дальше располагалось помещение на сотню парикмахерских кресел. После него шел открытый проход метров 150 в длину, по обеим сторонам огороженный колючей проволокой. Над проходом висела вывеска: «Душ и ингаляции». Впереди оказалось похожее на купальню здание, справа и слева от которого стояли бетонные лотки с геранью или похожими на нее цветами. Мы поднялись по ступенькам. По обе стороны от нас обнаружилось по три комнаты, похожих на гаражи, площадью 4 на 5 метров, высотой 1 метр 90 сантиметров. В задней части здания находились неприметные деревянные двери. На крыше возвышалась медная звезда Давида, а над входом было написано: «Фонд Гекенхольта». Это все, что мне удалось увидеть в тот день.

На следующее утро, за пару минут до наступления 7 часов, мне сообщили, что через десять минут должен прибыть первый эшелон. И действительно, несколько минут спустя появился состав из Лемберга (Львова). В 45 вагонах доставили 6700 человек, 1450 из которых не пережили дорогу. В узких, затянутых колючей проволокой окошках были заметны пожелтевшие лица смертельно перепуганных детей, мужчин и женщин. Поезд остановился, и 200 украинцев, которых вынудили заниматься этой работой, раздвинули двери и принялись выгонять новоприбывших из вагонов, понукая их кожаными хлыстами. Затем из огромного репродуктора послышались указания. Прибывшие в Белжец должны были снять с себя всю одежду, отдать очки и зубные протезы. Кто-то раздевался в бараках, а кому-то пришлось делать это прямо на улице. Обувь необходимо было связать попарно коротким шнурком, который каждому выдавал маленький еврейский мальчик лет четырех.

Все драгоценности и деньги сдавались в окошко с надписью «Ценные вещи», где не выдавали никаких квитанций или расписок о получении.

После этого женщин и девочек отправили к парикмахеру, который срезал их волосы буквально парой взмахов своих ножниц. Отрезанные волосы складывали в огромные мешки из-под картошки для того, чтобы впоследствии, как объяснил мне унтершарфюрер СС, «использовать их с целью изготовления специального снаряжения для подводных лодок, дверных ковриков и тому подобного».

Затем колонна двинулась вперед: слева и справа – колючая проволока, сзади – две дюжины вооруженных украинцев. Возглавляемая юной девушкой невероятной красоты, колонна приблизилась к нам. Я стоял рядом с капитаном полиции Кристианом Виртом прямо у входа в камеры смерти. Мужчины, женщины, дети, младенцы, одноногие – все до единого обнаженные, они прошли мимо нас. В углу стоял крупный эсэсовец. Глубоким сильным голосом он заявил этим несчастным: «С вами ничего не случится. Вам только нужно сделать глубокий вдох; это полезно для легких. Ингаляция необходима для того, чтобы предотвратить распространение инфекционных болезней. У нас здесь отличное дезинфекционное средство!» Когда его спросили, что с ними будет потом, он ответил: «Мужчинам, конечно, придется работать. Они будут строить дороги и дома. А женщинам работать необязательно. Но если кто-то вдруг захочет, то можно будет помогать кому-нибудь по дому или на кухне». И вновь эти бедолаги увидели проблеск надежды. Этого слабого лучика оказалось достаточно для того, чтобы они все без принуждения вошли в камеры смерти.

Хотя большинство из них все же понимали, что происходит: они учуяли запах и осознали, какая участь их ждет. Потом они поднялись по ступенькам… Узрите же эту картину: матери, прижимающие к груди младенцев – нагие, множество детей самых разных возрастов – тоже нагие. Они колеблются, но все же входят в газовые комнаты, как правило, в полном молчании, подталкиваемые теми, кто идет следом, и подгоняемые хлыстами эсэсовцев. Еврейка лет сорока с горящими углями глаз принялась осыпать эсэсовцев проклятиями за пролитую кровь своих детей. Ее пять раз ударили плеткой по лицу, – дело рук самого капитана Вирта, – и загнали в камеру. Многие молились на своих языках, другие вопрошали: «Кто подаст нам стакан воды перед смертью?»

Уже в камерах эсэсовцы начали сгонять людей все плотнее и плотнее друг к другу; капитан Вирт отдал им приказ: «Камеры набить битком».

Обнаженные люди наступали друг другу на ноги. От семисот до восьмисот людей оказались сбиты в кучу на площади двадцать пять квадратных метров: это сорок пять метров кубических! И тут двери закрылись!

В это время остальные эшелонцы – нагие – ждали своей очереди. Кто-то мне сказал: «Голышом, и зимой! Этого уже хватит, чтобы их убить». Последовал ответ: «Этого они и заслуживают!» И в тот самый