«Подчеркивалось, что во время войны здоровым людям приходилось умирать, в то время как серьезно больные люди продолжали жить – и будут продолжать, если не обратиться к эвтаназии»[151]. Учитывая нехватку продовольствия и медицинского персонала, устранение таких людей было признано оправданным.

В своем последнем обращении к суду Карл Брандт заявил: «Целью эвтаназии было решить давнишнюю проблему в области медицины»[152].

Устранение «лишних едоков» стало главным доводом в пользу проведения программы.

В письменном заявлении Альфреда Рюггеберга (приложение к материалам дела Карла Брандта № 16) сообщалось о радиоинтервью диктора лондонского радио Роберта Грэма с пастором Фридрихом фон Бодельшвингом, основателем и руководителем центра «Бетель» для душевнобольных в Билефельде (Германия), состоявшемся летом 1945 года, после окончания войны. Бодельшвинг заявил, что Карла Брандта нужно считать не преступником, а, как это ни парадоксально, идеалистом.

Гитлер велел Адольфу Эйхману устранить евреев, не годящихся для работ на Востоке. В соответствии с планом, разработанным летом 1941 года, для окончательного решения еврейского вопроса на территории Европы был учрежден особый отдел гестапо, во главе которого встал Эйхман. По его собственным словам, «взятый нами курс привел к умерщвлению шести миллионов евреев, из которых четыре миллиона были убиты в концентрационных лагерях»[153].

«Врачей, осуществлявших эвтаназию, предупредили, что отказ от выполнения работы повлечет за собой суровое наказание»[154].

Чтобы избежать массовых волнений, «программу эвтаназии необходимо было держать в тайне»[155]. Чехословацкая комиссия по расследованию военных преступлений подсчитала, что в домах престарелых, больницах и психиатрических лечебницах были убиты по крайней мере 275 000 престарелых, умалишенных и неизлечимо больных людей, а также тех, кто был враждебно настроен по отношению к нацистскому режиму.

Обвиняемые Карл Брандт и Виктор Брак признали, что в рамках программы эвтаназии в одних только Германии и Австрии были убиты от 50 000 до 60 000 человек.

Начиная с окончания Второй мировой войны в 1945 году, «немецкие и австрийские суды неоднократно повторяли, что убийство лиц любой национальности под видом эвтаназии нарушает уголовный кодекс Германии и предусматривает ту же меру наказания, что и в случае совершения преднамеренного убийства»[156].

Свидетели Вальтер Шмидт и Фридрих Меннеке, дававшие показания перед Трибуналом, были впоследствии признаны виновными в участии в программе эвтаназии и приговорены к пожизненному заключению и смерти соответственно[157]. «Таким образом, было установлено, что в соответствии с немецким законодательством эвтаназия считается преднамеренным убийством»[158].

25 марта 1946 года на выездной сессии суда присяжных в Берлине обвиняемых Хильде Вернике и Хелене Вечорек признали виновными в убийстве и приговорили к смерти. С окончания войны прошло уже десять месяцев.

Протест епископа Лимбургского

Приложение к обвинительному заключению № 246 представляет собой письмо, датированное 13 августа 1941 года и направленное епископом Лимбургским Антониусом Хильфрихом имперскому министру юстиции в Берлине. В этом письме епископ выражает свой протест против убийств психически больных людей. Хильфрих, прекрасно осознававший, что эта кровавая бойня приведет к краху Третьего Рейха, писал:

«Примерно в восьми километрах от Лимбурга, в маленьком городке Хадамаре, – на холме, с которого открывается вид на городок, – находится учреждение, которое ранее служило различным целям, а в последнее время использовалось в качестве дома престарелых. Здание отремонтировали и оборудовали под место, где по единодушному согласию вот уже несколько месяцев систематически проводят вышеупомянутую эвтаназию – приблизительно с февраля 1941 года. <…>

Несколько раз в неделю в Хадамар прибывают автобусы, которые привозят немалое количество будущих жертв. Школьники, проживающие поблизости, уже узнают этот транспорт издалека и говорят: «А вот и снова едет труповозка». После прибытия автобуса жители Хадамара наблюдают за тем, как из трубы поднимается дым, и неизменно мучаются мыслями о том, в каком направлении подует ветер.

Последствия этой практики выражаются в том, что дети обзывают и бранят друг друга, говоря: «Ты сумасшедший! Ты угодишь в хадамарскую печь».

Те, кто не хотят вступать в брак или не видят возможности для этого, твердят: «Жениться? Никогда! Производите на свет детей, чтобы закупорить воронку убийств! Когда со слабоумными будет покончено, придет очередь других лишних едоков – стариков».

Все богобоязненные люди полагают подобное уничтожение беспомощных созданий вопиюще несправедливым. А когда кто и говорит, что Германии не выиграть не войну, если есть где-то в мире справедливый Бог, то эти изъявления – не от недостатка любви к Отечеству, а от сильнейшего беспокойства о нашем народе. <…> В результате этих событий высшая власть как нравственный ориентир пережила серьезнейшее потрясение. <…> Я всепокорнейше прошу вас, герр Имперский министр, в ключе доклада Епархии от 16 июля сего года, предотвратить дальнейшие нарушения пятой заповеди Божией».

Приложение к обвинительному заключению № 428

Далее я привожу выдержку из допроса на месте преступного события офицера СС Курта Герштейна 26 апреля 1945 года, где приводятся описания массового удушения газом евреев и других «нежелательных» элементов. Давая показания под присягой, Карл Герштейн начал свое выступление так:

«Меня потрясли и глубоко взволновали новости о кровавых расправах с идиотами и слабоумными людьми в Графенеке, Хадамаре и других местах, поскольку это коснулось и моей собственной семьи. У меня было лишь одно-единственное желание – проникнуть в сущность этого кровавого механизма и затем протрубить о нем всему миру! Благодаря двум рекомендательным письмам, которые написали сотрудники гестапо, работавшие по моему делу, я без труда поступил на службу в СС. <…>

19 января 1942 года меня назначили руководителем технической службы дезинфекции, работающей с сильнодействующими ядовитыми газами. 8 июня 1942 года в моей кабинет вошел штурмбаннфюрер СС Ганс Гюнтер из РСХА [Главного управления имперской безопасности]. Он был в штатском, и я не был с ним знаком. Он приказал мне взять сто килограмм синильной кислоты и проследовать за ним в место, которое было известно одному лишь водителю грузовика. Мы отправились на калийный завод рядом с Колином (Чехословакия). Погрузив кислоту в грузовик, мы поехали в Люблин (Польша). С нами отправился Вильгельм Пфанненштиль, профессор гигиены Университета Марбурга-на-Лане[159]. В Люблине нас принял группенфюрер СС Одило Глобочник. Он заявил:

«Сведения абсолютно секретные. Возможно, даже наисекретнейшие. Любой, кто проговорится, немедленно получит пулю в лоб. Только вчера умерли двое особо разговорчивых».

Потом он объяснил, что на настоящий момент – на 17 августа 1942 года – существует четыре комплекса.

1. Белжец, на трассе Люблин-Львов, в секторе демаркационной линии СССР. Максимум пятнадцать тысяч людей в день. Этот лагерь я видел!

2. Собибор. Не знаю, где именно он находится, там я не