– А то она раньше не видела, что мебельпопорчена! Небось постоялец дал пятерку, она и «ослепла», а потом, как домой уехал,наша Зудина и причитает. Правда, тогда, в семидесятом, номер капитальновыгорел, двадцать шестой, на втором этаже. Занавески, ковер, кровать,постельное белье… Хорошо еще, что Ада не растерялась и пожарных сразу вызвала,быстро потушили, никуда не перекинулось. Только была одна странность…

– Какая? – насторожилась я.

– Пустой он в тот день был, а ночьювспыхнул, он вообще у нас особый номер.

– Почему?

– Ну, по прежним годам-то в гостиниценикогда мест не было, а двадцать шестой считался бронью. Для особых случаевдержали, вдруг из начальства кто прикатит. Правда…

Олег Яковлевич замолчал и потер лысину.

– Ну? – поторопила я его.

Грибоедов вздохнул:

– Сейчас ведь и брони нет, и начальстваиз провинции, да и Адка не директор!

– Не понимаю…

– Оклад у меня в семидесятом году ровновосемьдесят рублей капал, – усмехнулся Грибоедов, – а зимние ботинкисто двадцать стоили, помните?

– Я родилась в шестьдесят втором…

– Действительно, – улыбнулся ОлегЯковлевич, – уж простите старика. Ада больше всех получала, целых стопятьдесят целковых, только все равно на них особо не разбежишься, а всегохочется! Дело молодое – ну, платье новое, чулки, опять же туфли… Да иМаринка Зудина! Ей вообще в семидесятом только двадцать восемь стукнуло, самыйвозраст, чтобы мужа искать, а на девку в обносках кто же поглядит…

Я терпеливо ждала, пока он доберется до сути.Впрочем, ничего особенного Грибоедов не рассказал. На официальном языке то, чтопроделывал персонал гостиницы, называется «злоупотребление служебным положением».

Двадцать шестой номер, поджидавшийкомандированное начальство и по большей части стоявший пустым, сотрудникипопросту сдавали людям, не имевшим никакого отношения к рыбному хозяйству.Естественно, за хорошую плату, и, конечно, не пускали никого с улицы. Только порекомендации от знакомых. У них даже сложилась определенная клиентура.

Был еще один источник дохода. Ну куда моглипойти в советские времена любовники? В гостиницу без штампа в паспорте ихбы не пустили… Заниматься сексом на квартире у него или у нее? А если тамдети, свекровь или теща? И вообще, может не вовремя прийти супруг… Ехатьна природу? Хорошо, если погода позволяет… Но в декабре на снегу под елкойхолодно, а машину советский человек, в отличие от американца, никогда не связывалс постельными утехами…

Вот Ада Марковна и пускала в двадцать шестойномер бесприютных прелюбодеев. Довольны были все, обслуживающемуперсоналу – Зудиной и Грибоедову – капали денежки, но основную пенкуснимала сама Ада, правда, она и рисковала больше всех.

Но в памятный день 18 мая 1970 года двадцатьшестой номер стоял пустой, и теперь Олег Яковлевич запоздало удивлялся:

– И с чего бы ему гореть? Пожарные,правда, бумагу прислали, будто проводку замкнуло…

– Можно взглянуть на номер?

Олег Яковлевич опять потер лысину.

– Можете, там сейчас нет никого, толькозачем?

– Просто интересно, какие условия…

Завхоз взял ключи, провел меня в самый конецкоридора и открыл дверь.

Небольшая комната, метров пятнадцать, может,чуть больше. Две кровати под темно-красными стегаными покрывалами, между нимитумбочка, в изголовье висят бра. Встроенный шкаф, пара кресел и небольшойстолик, на котором возвышаются графин и пустая ваза.

– А там что? – поинтересовалась я,указывая на небольшую дверцу.

Олег Яковлевич толкнул ее – туалет и душ.

– Надо же, – удивилась я, – аПетр, ваш директор, говорил, вроде комнаты тут на троих-четверых и удобства вконце коридора.

– Правильно, – ответилзавхоз, – только двадцать шестой – дело особое, люкс, для начальстваделали. Впрочем, он и сейчас дороже стоит.

– Даже балкон есть!

– Нет, – улыбнулся ОлегЯковлевич, – это пожарный выход.

Я подошла к двери и выглянула на улицу. Прямоот двери начиналась железная лестница, ведущая на землю.

– Страшно как по ней выходить!

– Так раньше строили, кстати, очень разумно,иногда люди погибали от пожара потому, что огонь сжирает лестничный пролет.

– У вас тогда никто не погиб?

– Слава богу, нет, говорю же – номерпустой стоял.

– Вот небось перепугались!

– Меня не было, после полуночи полыхнуло.Маринка ночной дежурной подрабатывала, вот она, конечно, чуть с испугу непомерла, правда, догадалась Аду вызвать, а та уж пожарным позвонила!

Уходя из гостиницы, я притормозила у стойки.

Ада Марковна делано улыбнулась.

– Когда материал выйдет, уж пришлитежурнальчик!

– Всенепременно, только вот я не могу водной неувязочке разобраться.

– Да?

– Помнится, вы в кабинете у Петрасказали, будто пожар полыхал в двадцать седьмом номере, и вы в тот год ещездесь не работали?

– Правильно, именно так.

– Олег Яковлевич утверждает, будтоинцидент произошел в двадцать шестом, а вы уже были директором…

Ада Марковна вздернула вверх слишком черныеброви:

– Он путает!

– Вы же сами рассказывали о егофеноменальной памяти!

– Значит, она его подвела. Полыхнуло тутв шестьдесят восьмом или девятом, а меня поставили начальствовать всемидесятом, номер точно помню – двадцать седьмой, еще пришлось тудазанавески покупать. Да и ничего не было особенного, зря вы так за эту историюуцепились! В двадцать седьмом жили тогда трое мужчин из Владивостока,выпили крепко, закурили, обычное дело, ничего странного, потом ремонт сделалибыстренько. А Олег Яковлевич путает по простой причине. Когда двадцатьседьмой в порядок приводили, решили и двадцать шестой подновить, люкс, вот он иперепутал. Там тоже потолки белили, обои переклеивали, а заодно и мебельпоменяли. В двадцать шестом никого тогда не было…