Уже дома, лежа в кровати, я мысленнопрокрутила в голове рассказ Нины. Отвратительную любовницу Ады Марковны звалиЗина Иванова. А Зюка, кстати, носящая те же имя и фамилию, боится чего-то,что произошло в «Морской». Может, ей не хочется, чтобы люди знали о еелесбийских наклонностях? Маловероятно, сейчас творческая интеллигенцияоткровенно бравирует своей принадлежностью к сексуальным меньшинствам. Может,это две разные женщины? Имя-то самое простое и распространенное!

Часов до трех я ворочалась в кровати. Ох,сдается мне, Зюка – главное действующее лицо всей трагедии. Скорей всегодело выглядело так. Жанна каким-то образом узнает про Зюкину тайну.В «Морской» что-то произошло, и это как-то связано с пожаром! Раскопавслучайно чужие секреты, Жанночка решает шантажировать Зюку. Едет к ней,рассказывает про «Морскую» и срывает банк. Главный редактор журнала пугается имоментально начинает нахваливать на страницах своего издания пейзажи Малышевой.

Но бедная Жанна и не предполагает, какой джиннвылетел из бутылки. Зюка решает убить художницу и без всяких колебанийпретворяет в жизнь задуманное. Привычка Малышевой стопками глушить ликер подназванием «Айриш Крим» была хорошо известна всем общим знакомым. И ведь,насколько я помню, Зюка в тот день явилась к Борису Львовичу первой.Я металась между кухней и столовой, подавая угощение, и, естественно, неследила за гостьей. Подменить бутылку той не составляло никакого труда.Я зажмурилась и попыталась восстановить в деталях картину рокового вечера.

Часы показывают без пяти семь.В квартиру, вся красная и потная, влетает Аня, сует мне пакет из«Рамстора» c ликером, блоком сигарет и чеком.

– Никого еще нет? – интересуетсяхозяйка и облегченно переводит дух. – Пойду по-быстрому приму душ!

Ириша в этот момент красилась в своей спальне,на голове у нее щетинились огромные розовые бигуди. Борис Львович только чтополучил от меня выглаженные брюки и, весьма фальшиво напевая песню группы«Любэ», возился в мастерской.

Через пять минут большие настенные часыпробили семь. И одновременно раздался звонок в дверь. Я побежала вприхожую. Зюка, снимая элегантное пальто из светло-бежевой фланели,поинтересовалась:

– А где все?

– Одеваются.

– Нет хуже гостя, чем тот, которыйприходит вовремя, – засмеялась она. – По себе знаю, всегда из-затого, что тороплюсь в последний момент, губы криво мажу.

Она вышла в холл и крикнула:

– Господа хозяева, не дергайтесь, япосижу пока смирно на диванчике.

Я засмеялась и убежала на кухню, где угрожающешипела на сковородке жарящаяся картошка. Зюка двинулась в комнату. И онана самом деле провела там минут десять одна. Я не могла отойти от плиты, ахозяева спешно заканчивали прихорашиваться. Значит, вот когда произошла подменабутылки. Времени у редакторши было предостаточно! Так, теперь дело замалым – надо лишь узнать, что стряслось в «Морской».

Утром я поглядела на бумажку с адресом,полученную от любезной Шурочки. Сиреневый бульвар! Далеко от моего дома, другойконец Москвы, а телефона Зудиной у меня нет – в компьютере его неоказалось. Проклиная злую судьбу, я оделась и двинулась к метро. Пришлось ехатьдо «Преображенской», потом пересаживаться на двести тридцатый автобус идовольно долго петлять по улицам. Нужный дом стоял в глубине двора. Узкийпроход был сплошь забит машинами, и я с трудом протиснулась между автомобилями.

За дверью квартиры шестьдесят пять нераздавалось ни звука. Там не играло радио, не кричали дети, не лаяли собаки иникто не спешил в прихожую. Звонок заливался трелью, но совершеннобезрезультатно. Устав, я отдернула палец. Вообще-то ничего странного. Начасах – десять утра, большинство людей в это время тоскуют на работе.Правда, Марина Зудина скоре всего пенсионерка, но разве можно сейчас прожить наденьги, которые платит государство? Небось устроилась подрабатыватькуда-нибудь… Домработницей или горничной… лет ей не так уж и много. Помнится,Грибоедов Олег Яковлевич упоминал 1942 год рождения. Значит, ей всего пятьдесятвосемь. В этом возрасте большинство женщин еще ягодки в соку…

Но не успела я додумать интересную мысль доконца, как дверь тихо, без всякого звука и скрипа, начала приоткрываться, изтемной прихожей потянуло жутким запахом. То ли хозяева год не мыли туалет, толи тут проживает стадо кошек, гадящих прямо на пол. Стараясь не дышать, яуставилась в образовавшуюся щель. На пороге стояла высохшая, как мумия,старушка. Ростом она была примерно с меня, но весила, наверное, чуть большеканарейки. Я со своими сорока восемью килограммами смотрелась рядом с ней,как откормленная на Рождество индюшка. Бестелесная бабулька куталась в какую-торванину, бывшую в прежние времена китайским пуховиком. Сейчас куртка приобреланепонятный серо-черный цвет, а из многочисленных прорех торчали куриные перья. Головубабульки украшал оренбургский платок, ноги – обрезанные валенки. Очевидно,из-за дефицита массы тела старушка постоянно мерзла.

Откинув со лба прядь давно не мытых волос,«баба-яга» просипела:

– Кого надо?

Наверное, раньше пенсионерка была кокеткой,потому что пегие от седины «химические» кудри на самом конце имелитемно-каштановый оттенок. Похоже, что еще год назад хозяйка красила волосы ипыталась следить за собой. Интересно, что произошло с ней за последниедвенадцать месяцев? Может, просто покорилась безжалостной старости? Надеюсь,она в трезвом рассудке, а то с дамами в таком возрасте случаются всякие казусы…

– Я хотела поговорить с Мариной Зудиной…

Бабулька уперлась в меня глубоко сидящими,даже проваленными глазами. Я поежилась. Полное впечатление, будто на тебяглядит череп, обтянутый кожей. Честно говоря, такую худобу я вижу впервые вжизни. Может, у нее рак?

Бабка молча повернулась и пошла в глубьвонючих апартаментов. Я сочла ее поведение за приглашение и двинулась заней. Квартира оказалась многокомнатной, старуха, подволакивая ногу, тащиласьмимо грязных, бывших когда-то белыми, дверей… Наконец мы вползли в кухню, и онарухнула на продранный стул.

– Что надо? – прошептала она.

Я перевела взгляд на ее трясущиеся крупнойдрожью руки и вздохнула. Так и знала, у старухи болезнь Паркинсона и маразм. Отнее ничего не добьешься, надо уходить.

– Мне нужна Марина Зудина, – навсякий случай еще раз уточнила я.

– Слушаю, – свистела бабка.

– Где Марина?

– Я это, – закашлялась хозяйка ипопыталась поплотнее закутаться в рванину. – Я! Чего надо?

От неожиданности я села на соседний стул.

– Вы? Марина Зудина?