должны были образовать вместе с ней войско в 140 тысяч солдат, с помощью которого надеялись в достаточной степени отвлечь на себя французов, чтобы дать время другим русским армиям подойти, эрцгерцогу Карлу – вновь завладеть Италией, а войскам, посланным в Ганновер и Неаполь, – устроить диверсию. Командование Швабской армией поручили, наравне с эрцгерцогом Фердинандом, знаменитому генералу Маку, составителю всех планов кампании против Франции, сумевшему весьма активно и с пониманием военных подробностей подготовить австрийскую армию к войне.

Всё это совершалось в последние дни августа. Но в результате стремительности, обычно ей не свойственной, Австрия допустила серьезную ошибку. Невозможно было занять Ульмскую позицию, не переходя баварской границы. Более того, Бавария располагала армией в 25 тысяч человек, крупными военными складами, линией Инна, и таким образом имелись все причины, чтобы первыми завладеть столь богатой добычей. Австрия задумала поступить с ней так же, как Россия с Пруссией, то есть захватить ее врасплох и вовлечь в войну. Так было проще, но в случае неудачи последствия могли быть весьма досадными.

По прибытии генерала Мака на берега Инна, князя Шварценберга отправили в Мюнхен, чтобы он обратился к курфюрсту [Максимилиану] от имени императора Германии. Курфюрста просили встать на сторону коалиции, присоединить свои войска к австрийским, позволить включить их в императорскую армию, распределить их полки по австрийским дивизиям и предоставить свою территорию и склады членам коалиции, – словом, присоединиться к новому крестовому походу против общего врага Германии и Европы.

Когда князь Шварценберг прибыл в Мюнхен, Максимилиан I находился в ситуации, весьма похожей на положение самой Пруссии. Французским посланником в Мюнхене был Отто, так ловко договорившийся в 1801 году в Лондоне о мире. В столице, делая вид, будто обойден вниманием двора, он тем не менее имел тайные встречи с курфюрстом и пытался доказать ему, что Бавария выживет лишь под покровительством Наполеона. Подобными соображениями Отто положил конец колебаниям курфюрста и 24 августа заставил его подписать договор о союзе. Он обещал хранить его в глубокой тайне, что и было выполнено. Но несколько дней спустя, 7 сентября, в Мюнхен явился князь Шварценберг, за которым, на расстоянии двух переходов, следовала австрийская армия, и которому удалось поколебать Максимилиана, вырвав у него обещание предаться Австрии. Однако несчастный государь, испугавшись последствий внезапной перемены и опасаясь не только близкого генерала Мака, но и далекого Наполеона, счел необходимым уведомить Отто, извиниться за свое поведение, сославшись на неудачное расположение земель, и просить о снисходительности Франции. Получив сие признание, Отто указал ему на пагубность подобного отступничества. Доводы Отто подкреплялись и кое-какими обстоятельствами. Требование раздробить армию и рассеять ее по австрийским дивизиям вызвало негодование баварских генералов и офицеров. В то же время стало известно, что австрийцы, не дожидаясь согласия Мюнхена, уже перешли Инн, и общественное мнение возмутилось подобным нарушением территории. Стали вслух говорить, что Питт не менее амбициозен, чем Наполеон, что он купил Венский кабинет и теперь, благодаря золоту Англии, Германию вновь будут попирать сапогами солдаты всей Европы. Настойчивость Отто, вкупе с этими соображениями, вновь убедили баварского курфюрста, и он сдался Франции. Этот государь пребывал в таком смятении, что его нетрудно было убедить в чем угодно. Ему предложили укрыться в Вюрцбурге, секуляризованном Баварией в 1803 году, и увести с собой армию. Он принял это предложение и, дабы выиграть время, объявил Шварценбергу, что посылает в Вену баварского генерала Ногаролу, известного приверженца Австрии, с поручением договориться с ней. После чего, в ночь с 8 на 9 сентября, отбыл со всем двором, отправившись сначала в Регенсбург, а потом в Вюрцбург, куда прибыл 12 сентября. Стоявшие в Амберге и Ульме баварские войска получили приказ сосредоточиться в Вюрцбурге. Покидая Мюнхен, курфюрст Баварии обнародовал манифест, разоблачающий насилие, жертвой которого он стал.

Шварценберг и генерал Мак, перейдя Инн, поняли, что упустили курфюрста вместе с двором и армией и что их ждут не только насмешки, но и возмущение населения. Австрийцы продвигались форсированными маршами, но не успевали нагнать баварцев и повсюду сталкивались с негодованием жителей. Раздражению последних особенно способствовало то обстоятельство, что у австрийцев было полно бумажных денег, которые ничего не стоили в Вене, и они заставляли жителей принимать эти не представляющие ценности бумажки в уплату за провиант.

Мак после этой невеселой экспедиции, за которую он, впрочем, нес меньшую ответственность, чем австрийский переговорщик, передвинулся в Верхний Дунай и занял уже давно назначенную ему позицию, с правым крылом в Ульме и левым в Меммингене, спереди прикрытую Иллером (который протекает через Мемминген и в Ульме впадает в Дунай). Офицеры австрийского главного штаба уже несколько лет без устали нахваливали эту позицию как наилучшую для противостояния французам на выходе из Черного леса. Одно ее крыло опиралось на Тироль, другое на Дунай. Здесь чувствовали себя прикрытыми со всех сторон, вовсе не думая о тылах, ибо не представляли, чтобы французы могли появиться иначе, чем обычным путем. Генерал Мак подтянул к себе генерала Елачича с дивизией из Форарльберга и располагал непосредственно 65 тысячами человек, а в тылах, для связи с русскими, – 20 тысячами во главе с генералом Кинмайером. В целом его силы составляли 85 тысяч человек.

Итак, генерал Мак оказался именно там, где предполагал и желал найти его Наполеон, то есть в Верхнем Дунае, отделенным от русских расстоянием от Вены до Ульма. А курфюрст Баварский, в ожидании скорейшего прибытия французов, засел в Вюрцбурге, вместе со своим безутешным двором и возмущенной австрийцами армией.

Чтобы получить полное представление о положении Европы во время этого великого кризиса, надо понять только, что творилось на юге Италии. Не желая, чтобы неаполитанский двор, за которым присматривали 20 тысяч французов генерала Сен-Сира, слишком рано выдал себя, верховные советники коалиции подтолкнули его к подлинному предательству, которое, впрочем, ничего не стоило двору, ослепленному и деморализованному ненавистью. Ему посоветовали подписать с Францией договор о нейтралитете, дабы добиться ухода Тарентского корпуса. Когда этот корпус уйдет, говорили ему, неаполитанский двор, оставшись почти без присмотра, успеет заявить о себе и принять русских и англичан. Русский генерал Ласси, человек осторожный и дальновидный, прибыл в Неаполь с поручением всё тайно подготовить и привести силы коалиции в ту минуту, которую сочтет подходящей. Помимо резерва в Одессе, на Корфу ждали 12 тысяч русских, а на Мальте – 6 тысяч англичан. Рассчитывали также на 36 тысяч неаполитанцев, не столь дурно организованных, как обычно, и на массовый призыв разбойников Калабрии.

Договор, предложенный Наполеону накануне его отъезда из Парижа, показался ему приемлемым, ибо он не верил, чтобы такой слабый двор подверг