– Сомневаюсь, – буркнула я.

Но уточнять не стала. Зачем совершенно постороннему человеку знать, что меня, возможно, преследует с не самыми благими намерениями родная и вся такая исключительная бабушка? Он расскажет тетеньке, та забеспокоится… или, что хуже, не поверит.

Неверие Онни я могла пережить, она ведь всего лишь преподает мне математику; а вот тетенька… я не знала, чего боялась больше – ее за меня беспокойства или ее ко мне безразличия.

Я перевела тему.

– А если быть реалистом?

– Надеюсь, у тебя будет возможность вывезти его за пределы академии и снять заклятие, – пожал плечами Салатонне, – когда-нибудь. Самостоятельно или с моей помощью… Я ведь тоже кое-что умею. И друзья у меня есть…

– Хотите и его научить бегать? Звучит как-то… не очень законно.

– Видимо, необходимость бегать – его родовое проклятие.

– Он ведь не согласится, – фыркнула я, – и вы это отлично знаете. Никогда не встречала бегуна бездарнее.

– Ты его уговоришь.

– Я?

– Не я же, ну. Твой фамильяр, тебе и уговаривать. Мы с Акатой договорились, что она выбьет для тебя разрешение уехать и устроить какой-то там ваш бал…

Я мысленно пролистала календарь, покосилась на весеннее солнышко.

– Разве что Летний.

– Ну, Летний. Какая разница?

Я постаралась не показать, как задело меня это безразличие. Мне нравились балы. Вот достал бы он тысячу слонов для своего цирка, а я сказала бы: «ну, слоны»… вот тогда бы он меня понял!

Но мне не было нужно, чтобы Салатонне меня понимал. Я спросила:

– А что мне за это будет?

– Что?

– Я не спрашиваю, как вы договорились с тетенькой, но что мне за это будет? Щиц удобный фамильяр, не хочется так просто расставаться.

– Сможешь нормально колдовать?

– Парой лет раньше, парой лет позже…

– И чего же ты хочешь, маленькая хитрая ведьма-вымогательница?

Я задумалась.

– Вашу помощь.

– В чем?

– Вы не поняли. Вы станете моей феей… и у меня будет одно желание. Любое. Потом, когда все кончится и Щиц выпрямится. Однажды я смогу попросить вас о чем угодно. В любой момент. Сразу после. Через год. Через десять лет. Сделка?

Я протянула руку, оттопырив мизинец. Когда я читала про этот способ магических клятв, так смеялась: подумать только, детишки, оказывается, творят магические клятвы и не замечают! Был еще вариант с плевком на ладонь, но этот мне показался куда гигиеничнее.

Конечно, я собиралась отпустить Щица при любой возможности, но не стребовать с его заботливого опекуна услугу, когда он чуть ли не сам меня об этом попросил – это было выше моих сил.

– Аката говорила, что ты чуткий, милый ребенок и…

– …жуткая растяпа, – продолжила я за него с невиннейшим видом.

– Вроде того.

– Что бы тетенька обо мне ни думала, я никогда не была жертвой, – фыркнула я, – ну как, по рукам, или я поползу отсюда?

– По рукам.

Мы как раз пожимали друг другу руки, когда в беседку быстрым шагом вошел Щиц. В своем настоящем облике, что настораживало, но живой и не квакающий, что, учитывая привычку Онни превращать неугодных учеников в жаб на пару-тройку часиков до выяснения всех обстоятельств, – или до тех пор, пока она не остынет, – очень радовало.

– Стоит мне на секунду отвернуться, и ты находишь себе нового парня, – насмешливо фыркнул Щиц, – надеюсь, хоть этот не будет бегать за мной по всему бараку, упрашивая устроить вам встречу…

Я увидела взгляд Салатонне, устремленный на Щица. В этих глазах плескался целый океан вины.

– У нас чисто деловые отношения, – я встала, покачнулась, но Щиц привычно поймал меня и закинул мою руку себе на шею.

– Она чего-то сбледнула, чуть не отрубилась, и я посидел с ней, пока ты шел, – Салатонне наконец-то взял себя в руки.

Бросаться к ученику с объятиями он не спешил, но это была не моя тайна и не мое дело. Не хочет Салатонне раскрывать свою личность и, что важнее, способен ее от Щица скрыть – что же, это его выбор. Зла он ему не причинит… а уж кому как не мне понимать чужое нежелание объясняться!

– Спасибо, – кивнул Щиц, – я бы тебя чем-нибудь угостил, но увы, разве что ты выберешь что-нибудь в столовой.

– Не стоило.

Салатонне помахал на прощание рукой и выпрыгнул в широкое окно беседки, только его и видели.

– Странный он какой-то.

– Ага, прям как ты, – с готовностью подтвердила я, и прежде, чем Щиц успел задать мне вопрос о том, чем кончилась моя исследовательская миссия по раскрыванию тетенькиных тайн, атаковала сама: – Ты в порядке? Бонни вернулась?

– Да, и просила помочь ей стереть пентаграмму, чтобы она могла доложить о теле. Я сказал, пусть с тобой сначала помирится.

– А?

– Она рассказала, что сделала.

– И?..

Я почувствовала себя мартышкой, позабывшей все нормальные слова, но открывшей для себя разнообразие гласных.

– Ты могла погибнуть, – сказал Щиц каким-то… тусклым голосом, – у тебя душу из тела выдернули.

– О, я просто отсиделась. Тот парень дал мне конфету!

Щиц только головой покачал.

Я повернула голову, изучая его хмурое лицо. Глаза у него потемнели, как грозовое небо: вот-вот начнет метать молнии.

– …безголовые, – тихо сказал он.

– Кстати, Онни же ничего не заподозрила?

Я все еще надеялась, что буря пройдет стороной и меня не будут отчитывать, как маленькую девочку. Со мной сегодня и без того целый день общались, как с ребенком.

– Нет, – коротко ответил Щиц, и прежде, чем я успела облегченно выдохнуть, добавил: – Уверен, она и так знала.

– Но…

– Но ее это вполне устраивало.

– А…

– Всех все устраивает. Пока что-нибудь не сломается, – злобно рыкнул Щиц, и я замолчала.

И мы молчали до самого дома.

Оба знали: откроем рот – наговорим лишнего.

Чихать я начала еще в коридоре. И чем ближе мы подходили к нашей комнате, тем сильнее я чихала.

– Это у тебя нервное? – спросил Щиц, в очередной раз дернувшись от оглушительного «апчхи» прямо в ухо.

– Па-па-пачхи! Вряд ли… – прогундосила я.

Меня с явным облегчением сгрузили на кровать. Щиц потер пострадавшее ухо и задумался.

– Аллергия, – протянул он.