А еще мы говорим.

Никто из нас просто не умеет оставлять за собой последнее слово, и пикировки, “по-взрослому”, все сильнее раскручиваются на ветрах нашего красноречия.

Я по этому скучала даже больше, чем по Ярославу Ветрову в моей постели...

Ужин постепенно становится этакой медленной вкрадчивой пыткой, будто каленым оловом капают на голую кожу, прожигая её насквозь. Будто и не вино Яр разливает по бокалам, а концентрат выдержанной в дубовой бочке тоски.

В этот вечер так хочется верить…

Его словам, его глазам — ему в принципе.

Нельзя.

Я одергиваю себя не один раз, а раз, наверное, тысячу, но все равно возникает необходимость в тысяча первом. И я не выдерживаю, я все-таки сбегаю из-за стола и даже из кухни, просто чтобы не смотреть Яру в глаза, чтобы не царапалась под ребрами замерзшая волчица.

Я сама этого хотела. Его винить не в чем. Сейчас, по крайней мере.

Пальцы свербят, пальцы прихватывают плотный желтоватый конверт, лежащий на пустой полке, и в него залезают.

Я натыкаюсь на фотку Анжелики Кайсаровой, с досадой морщусь и убираю её обратно, возвращая и конверт на место.

Вот еще не хватало — лазать по вещам Ветрова. Нужно будет ему напомнить, что он еще не все забрал.

Так-то квартира выглядит опустошенной, по крайней мере личные вещи Яр отсюда вычистил действительно тщательно. Мебель он собирается оставить нам с Маруськой, и я натурально не знаю, как от неё отказаться.

А картину из прихожей снял!

И увез!

С одной стороны — я вроде как победила, десять лет спустя, с другой — он же увез её к себе. И клятвенно пообещал, что я обязательно встречусь с этим артефактом современного искусства, как только к нему приеду.

— Ты точно больше не голодна? — ну, разумеется, он меня догоняет. Настигает меня в гостиной, когда я зависаю в высокое панорамное окно и пытаюсь думать о вечном, а не о низменном.

О, я еще как голодна. Только хочу я не есть, а тебя, Ветров. И чем дольше ты тянешь, тем сильнее хочу. Выпить бы тебя как микстуру — и чтоб и самой исцелиться от этого “недуга”, и чтоб всем, кто придет после меня, не осталось ничего, кроме “пустого пузырька”...

Не хочу его ни с кем делить, но… И давать ему больше предложенного слишком страшно.

— Завтра суд, — почему-то вспоминаю я.

Нет, Ветров определенно привносит в мою жизнь столько событий, что я банально оказываюсь к ним не готова. Еще позавчера я смертельно боялась этого вторника, а сейчас — когда лично передала мировое соглашение Ветрова своему адвокату, меня уже даже и отпустило.

— И переезд, — вредным голосом напоминает мне Яр, — половина дня будет пустой, ты взяла на работе отгул, я в курсе. Нам как раз хватит времени, чтобы вас перевезти.

— Ветров, уймись, я не собиралась переезжать так скоро. У нас, между прочим, школа, поликлиника и куча мелких бытовых вопросов, которые я еще не решила, а с ними нужно разобраться до переезда, — ворчу я, а сама тишком пользуюсь возможностью и глубже забираюсь в его объятия. У меня всего две недели, чтобы вдоволь в нем напрятаться. Больше нельзя, я сама больше не выдержу, сломаюсь…

Я уже сейчас ощущаю по насколько тонкому льду хожу — он тихонько потрескивает под моими ногами.

В конце концов — восемь лет назад я любила Ярослава Ветрова. Я вообще не представляла себе жизни без него. Он был для меня всем. И я продолжила им болеть и после развода. И с учетом этого веду я себя… Опрометчиво, мягко говоря. Но иначе просто уже никак.

— Со школой я уже договорился, только завези туда документы, — длинные пальцы касаются моей шеи и сбегают по ней вниз, — а остальное… Завтра посмотрим, что можно сделать. Можешь написать список.

— Обойдешься, — бурчу я недовольно. Чем дальше в лес — тем больше партизаны начинают походить на внимательных мужей, — лучше скажи, что тебе так приспичило обеспечивать нам переезд так скоро?

— Есть две причины, по которым с этим вопросом тянуть не надо, — Яр говорит неторопливо, медленно и незаметно покачивая меня, будто в очень медленном танце, — первая: и тебе, и Машке тут будет лучше, чем в вашей глуши.

С этим сложно спорить. Люберцы — вообще не самый удачный район для жизни, с какой стороны ни глянь.

— А вторая какая? — я все-таки задаю этот вопрос.

— А вторая — твои две недели, — губы Ветрова наконец-то спускаются ниже моих волос, нежно касаются мочки моего уха, — такое расстояние будет определенно отрицательно сказываться на качестве и количестве твоего сна. Лучше, если ты будешь чуточку ближе.

Ага, чуточку, в десяти минутах езды! Ближе — только этажом ниже.

— Да брось… Раз в пару дней… На пару часов… Вырвусь… Такой ведь был у нас договор?

Честно скажем, чем дальше — тем сложнее мне становится членораздельно разговаривать.

Ветров очень старательно сегодня “складывал костер” — он вот-вот полыхнет. И когда это случится — на внятные мысли я уже буду не способна.

— Не-е-ет, — Ветров ухмыляется и прикусывает кожу на моем плече, заставляя меня зажмуриться от нарастающей в крови духоты, — договор был “на сколько меня хватит”. Я точно помню.

Да… Что-то такое припоминаю. И как я лоханулась с такими зыбкими формулировками?

— И на сколько же тебя хватит? — иронизирую из последних сил. — Будем засекать с секундомером?

— Непременно. Можешь его включать! — милосердно разрешает мне Яр, но при этом стискивает меня так, что ясно понятно, никуда я сейчас не пойду, и включать мне тоже ничего не дадут.

Что ж, пожалуй… Достаточно мне болтовни на сегодня. Время заняться делом! Наконец-то!!

30. Тридцать три юриста

— Виктория, Виктория, — Максим Вознесенский, мой адвокат, с которым мы только-только вышли из суда, с деланной укоризной хмурит на меня брови, — я такие грандиозные планы строил на этот процесс, так предвкушал сражение с Ярославом Ветровым, а вы… Сами договорились?

Я тихонько хихикаю, пряча свой нос в шарф. Интуитивно — мне хочется закрыть шею, как можно плотнее, кое-кто — не будем показывать пальцем на этого без меры наглого персонажа, только-только выруливаюшего из дверей здания суда —  оставил мне аж два засоса, на самых видных местах.

Следы страстной ночи, чтоб их. Много-много следов…

Не только на шее — по всему телу, видимые и невидимые, ощутимые только для меня, наливающиеся горячим жаром, стоит только Яру бросить на меня короткий, но такой многообещающий взгляд.