Все эти мысли пронеслись в голове Одри за какую-то долюминуты, пока она сидела с трубкой в руке. Но вот она кивнула самой себе. Что-токончилось для нее, вот сейчас, в этот момент.

Кончилась целая эпоха в ее жизни.

— Отлично, Аннабел! — сказала она. —Приезжай, когда тебе захочется. — Одри повесила трубку. Ее не покидалочувство, будто она говорила с какой-то совершенно чужой женщиной.

Дедушка протянул до начала июня. Держа его за руку, нежноцелуя его пальцы, Одри приняла его последний вздох. Слезы катились у нее пощекам, хотя при этом она понимала, что это милость Божья — наконец-то кончилисьего страдания. Когда-то дед был сильным и гордым человеком, и для негоневозможно было вообразить муки страшнее, чем стать безгласым пленником собственногонемощного тела, сознавать, как постепенно угасает твой разум. Пробил час егоосвобождения. Ему исполнилось восемьдесят три года, и он очень, очень усталжить.

С трудом преодолевая душевную боль, Одри занялась печальнымихлопотами. Она и не представляла, сколько ужасных подробностей придетсяобсуждать — от выбора гроба до похоронной музыки. Священник, их добрыйзнакомый, произнес надгробное слово. Одри сидела в первом ряду — в черной шляпес черной вуалью, в строгом черном костюме, черных чулках и черных туфлях. ДажеАннабел хранила серьезный вид в тот день, но сразу повеселела, когда былооглашено завещание, и, закинув ногу на ногу и закурив сигарету, бросилаторжествующий взгляд на Одри. Дед оставил им куда большее состояние, чем ониобе предполагали. Он оказался владельцем домов в Сан-Франциско, в Микс-Бей и наозере Тахо, а также оставил своим внучкам столь солидный капитал, что они могливполне спокойно прожить на него до конца своих дней, если, конечно, не задалисьбы целью пустить его на ветер. Одри была особенно растрогана тем, что дедвыделил отдельную, хоть и не очень большую, сумму Мей Ли. «Моей правнучке МоллиРисколл» — так он сформулировал этот пункт завещания.

Слезы навернулись на глазах Одри, когда она услышала этотпункт; у Аннабел он, похоже, возбудил другие эмоции. В завещании былооговорено, что любая из внучек может выкупить у другой недостающую дляотдельного проживания часть дома, или же они должны жить вместе. Одрисовершенно точно знала, что вместе с Аннабел она жить не будет.

В последующие недели Одри тихо упаковала свои вещи, сложилаих в ящики и поставила в подвальном этаже. Она аккуратно обернула каждый изотцовских альбомов в бумагу, сложила их в стопки, обвязала бечевкой и тожеспрятала. С собой она возьмет только несколько чемоданов. Она решила поехатьсначала в Европу, пожить там некоторое время, потом будет видно, что делатьдальше. Она собиралась повидаться с Вайолет и Джеймсом, но больше всего ейхотелось увидеть Чарльза. Теперь она была свободна, больше не было никакихпомех, никто, кроме Мей Ли, не связывал ее. С того дня как Чарльз в сентябрепокинул Сан-Франциско, от "его не было никаких известий.

До сих пор сердце у Одри щемило от боли, когда она думала отом, что отвергла его предложение, вынуждена была отвергнуть.

Захочет ли он хотя бы увидеться с ней? Она надеялась, чтоони встретятся, для того она и ехала в Европу.

К концу июля все вещи были сложены, все дела закончены.

В один из дней перед отъездом Одри зашла к Аннабел. Сестраготовилась к выходу, на кровати были разложены брюки и кремовая шелковая блуза,сама Аннабел причесывалась перед зеркалом. В последнее время она одевалась ипричесывалась под Марлен Дитрих, поражая Сан-Франциско не меньше, чем ДитрихЕвропу.

— Таким хорошеньким, как ты, не обязательно носитьбрюки. — Одри улыбнулась своей младшей сестрице и села. Аннабел бросила нанее подозрительный взгляд.

После смерти деда сестры едва обменивались несколькимифразами, а накануне в светской хронике появилось сообщение, что Аннабел сновафлиртует с чьим-то мужем. Наверное, Одри пришла выговорить ей по этому поводу.

— Я опаздываю, Од, — заявила Аннабел, избегаясмотреть сестре в глаза. На туалетном столике в розовой пепельнице тлеласигарета. Из соседней комнаты доносились возбужденные голоса Уиистона, Ханны иМолли, они, наверное, повздорили из-за какой-нибудь игрушки. Дети у Аннабелбыли шумные и грубоватые, но Молли они приняли в свою компанию, она будетскучать без них.

— Я не задержу тебя, Анни. — На Одри было строгоечерное шелковое платье. Она все еще носила траур по деду.

Аннабел же, судя по всему, и думать о нем забыла. —Через несколько дней я уезжаю в Европу. Я подумала, что мне надо сообщить тебеоб этом.

— Что? Ты уезжаешь? — К изумлению Одри, на лицеАннабел появился неподдельный ужас. Они ведь теперь почти не общались друг сдругом, а когда случайно сталкивались, ни той, ни другой это не доставлялоудовольствия. — Когда же ты это решила? — Аннабел круто повернуласьна вращающемся стуле и воззрилась на сестру. Одна бровь у нее была накрашена, другаянет, и Одри невольно улыбнулась.

— Да уж давно. Нам не ужиться в одном доме, Анни. И мнеуже незачем оставаться здесь. Я жила тут ради дедушки, но он покинул нас.

— А как же я? — Аннабел в растерянности смотрелана сестру — неужели она считала, что Одри так и будет жить здесь и заботиться оней? — Как же мои дети? Кто будет вести дом?

Значит, вот на что она надеялась! Одри чуть было нерассмеялась — такое смятение было на лице сестры.

— Все это придется делать тебе самой, Анни. Теперь тытут единоличная хозяйка. Пришла твоя очередь. Восемнадцать лет дом был на моихплечах, на моем попечении. — Сейчас Одри было двадцать девять, содиннадцати лет она заботилась о дедушке и о доме, а с тех пор, как десятьмесяцев назад Аннабел приехала к ним, и о ее детях тоже. Холодно улыбнувшись,Одри встала. После смерти деда она не могла избавиться от чувства пустоты,одиночества и каждый раз, входя в холл, думала о том, как ей недостает его. Онадаже не спускалась утром к завтраку — не могла смотреть на его пустое кресло,ей все казалось, что он сейчас войдет, начнет обсуждать с ней газетные новости.

— Куда ты намереваешься поехать? — Аннабел,кажется, и вправду пребывала в панике.

— В Англию. Потом, быть может, на юг Франции, а дальшепосмотрим.

— А когда вернешься домой?

— Еще не знаю. Но не скоро. Теперь я могу не спешить свозвращением.

— Попробуй не вернись, черт бы тебя побрал! —Аннабел швырнула щетку для волос на столик и вскочила. — Ты не можешь воттак бросить меня!

Одри тоже встала.

— Не думаю, что ты заметишь мое отсутствие.

— О чем ты говоришь?

— Мы уже давно перестали быть близкими друг другу,родными людьми, Анни, разве не так? — Голос ее звучал мягко, и глаза былипечальны. Этого не должно было случиться, однако случилось. Больше их ничего несвязывало. Осталось лишь взаимное неприятие.