Нина поспешила за ним, но осталась снаружи, комкая в волнении концы мафория. А тот, пригнув голову, шагнул в покосившийся домишко, откуда поверх безутешного детского плача доносились бранные слова. Послышался снова слабый вскрик Аглаи.

Вошедший пророкотал что-то увещевательное. Поток брани окатил и его. Опять забасил сосед. Послышался шлепок, глухой стук. Ребенок плакал уже тише, видать, Аглая его утешала.

Нина осторожно заглянула в приоткрытую дверь, но тут же отшатнулась. Парень, которого она просила о помощи, стоял прямо у порога, собираясь выходить. Не замечая Нину, обернулся, постоял так, глядя на что-то, опустил голову и вышел на улицу.

Нина протянула обещанные монеты. Он отмахнулся. Опять обернулся к двери – хотел что-то сказать, но передумал и зашагал к своему дому.

Нина осторожно вошла. Бросила взгляд на валяющегося на полу хозяина. Крови нет, и на том спасибо. Осторожно приблизилась, проверила дыхание.

Жив. Вонь от перекисшего вина и застарелого пота ударила в нос. Вот ведь наказание – пьяница да буян! Не повезло Аглае.

Тощий малец лет четырех подвывал на руках у матери. Та сидела на полу под окном, раскачиваясь, обнимала сына, шептала ему что-то. Слезы катились у нее по лицу, смешиваясь с кровавой струйкой, сбегающей с рассеченной губы. Туника на ней была разорвана, стройная нога видна до самого бедра.

Аглая одной рукой держала сына, другой безуспешно пыталась прикрыть колени обрывком ткани. Подняв взгляд на Нину, она помотала головой. Губы ее кривились, руки тряслись, пытаясь справиться и с ребенком, и с разорванной расползающейся одеждой.

Нина быстро подошла, перехватила мальчика, зашептала слова ласковые. Порывшись в корзинке, достала пару орехов. Малыш, еще всхлипывая, глянул заинтересованно. Нина села с ним на скамью поближе ко входу, отвернувшись от Аглаи. Протянула орех. Мальчик сунул его в рот и замер, вытаращив глаза и пережевывая лакомство. Проглотив, вздохнул прерывисто, посмотрел на второй в руке у аптекарши. Она кивнула. Второй орех мальчик прожевал быстрее, картавя пробормотал Нине благодарность.

Аглая тем временем переоделась в другую тунику, просторную. Подошла к очагу, где стояла кадушка с водой, умылась. Вздохнула и села рядом с Ниной.

– Тебе уйти лучше, Нина. Он сейчас очнется, тебя увидит и опять разъярится.

– Ты в своем уме, Аглая? Если он разъярится, так тебе бежать надо. А ты так спокойно говоришь, как будто так все и должно быть. Ты ребенка-то пожалей.

– А что мне делать прикажешь? Мы так и живем. Напьется, буянит, меня колотит. Но сегодня он уже меня бить не будет.

– Говорила я тебе – иди к эпарху! Жалобу на мужа подай.

– Я ходила, а меня прогнали. Сказали, чтобы с мужем сама дела улаживала. Вот видишь, улаживаю, – горько усмехнулась она. Глаза ее были сухи уже. На бледной щеке наливались краской следы побоев.

– Дай-ка я тебя посмотрю да ушибы твои намажу. – Нина сунулась в корзинку.

– Не надо. Он не сильно бил в этот раз. Так, по щекам немного. Да тунику вот разодрал. А так-то и хуже бывало.

– Так ты ж голосила, будто убивают…

– Так он затем и бьет, чтоб голосила да рыдала. Как слезы увидит, так и успокаивается. Он, когда пьян, и бьет слабее, и жалеет больше.

Нина лишь головой покачала ошарашенно, отдала матери малыша.

– Я тебе и раньше говорила, и сейчас скажу. В монастырь иди, в их ксенодохион[59]. Там уж всяко лучше будет, чем ждать, пока он покалечит тебя.

– Ты зачем пришла-то? – Аглая бросила на Нину сердитый взгляд.

Нина вздохнула:

– Помощи у тебя просить пришла. Мне надо с Дарией поговорить. А в лупанарий соваться мне совсем нельзя. Ариста меня живой не выпустит. Может, ты дочку вызовешь? Скажешь, что отец приболел. Или еще что. Пусть она выйдет, я с ней поговорить должна. Я тебе хорошо заплачу, Аглая.

– Вот еще! Не дело ты надумала, Нина. Не собираюсь я с тобой в ночи в лупанарий идти. Да нас самих за гулящих примут. Утром сходим.

– Не примут нас за гулящих. В наши годы мы в лупанарии разве что убиральщицами работать можем. И мы туда с провожатым доберемся – вон, соседу твоему заплатим. А обратно от лупанария я тебе носилки найму, довезут как патрикию. Выручи, Аглая! Ты и дочь заодно повидаешь. Мне Аристе на глаза попадаться нельзя, охранники сразу донесут, что я пришла. А Дарию к матери вызовут – матери грех отказать.

– Да зачем тебе Дария на ночь глядя понадобилась?! До утра подожди.

Нина, устав уже от всех приключений, повысила голос:

– Я тебе никогда в помощи не отказывала, не откажи и ты! Если со мной не пойдешь, смерть моя будет на твоей совести. И не только моя.

– Да окстись! Чего это ты о смерти заговорила? Ты в своем уме? – Аглая всмотрелась Нине в лицо. – Ты прямо бледная вся, Нина. И куда я мальца дену?

– Богородицей заклинаю, вызови мне Дарию! Каждая минута на счету. Корабль, может, поутру отплывать уже будет. Я же не знаю, где искать, в аптеку мне нельзя… – Нина бормотала, опускаясь обратно на скамью, склоняя лицо к коленям.

– Ох, Господи прости! Совсем ты не в себе. Хорошо, пойдем. Только не вздумай никому потом рассказывать, что я с тобой к Дарии в ночи бегала.

Аглая набросила старую столу, увязала быстро волосы, набросила короткий мафорий на голову. Пацаненка укутала куском ткани, подсадила на спину себе, подвязала. Он вцепился ручками в одежду матери, положил голову на спину. Женщины торопливо вышли из дома.

Сосед сидел на крыльце, его туника белела в сумерках.

Нина обратилась к нему:

– Почтенный, сделай милость, проводи нас до Мезы. Аглая боится дома оставаться, у меня в аптеке переночует. Я тебе заплачу.

Детина пружинисто поднялся, буркнул что-то, соглашаясь. Втроем они поспешили в сторону главной улицы города. Сосед шел размашисто, быстро, изредка взглядывая на Аглаю. Видя, что та устала, остановился, забрал мальчика у нее со спины, посадил себе на шею. Тот, сперва напугавшись, вскоре уже вертел головой, едва не подпрыгивая на радостях. Аглая с благодарностью взглянула на соседа, смущенно поблагодарила.

Нина чуть поотстала. Мысли в ее голове бродили мрачные, горькие.

У Мезы, поблагодарив и отпустив провожатого, женщины направились к лупанарию проулками. Мальчишка уснул на спине у матери. Она запыхалась. Пацан вроде худой и мелкий, а все же тяжесть.

На подходе к веселому дому Аглая отвязала мальца, передала Нине. Тот захныкал было, но испуганно замолчал, когда мать на него сердито шикнула. Они