Грохнулся на землю с таким стуком, будто переломал всекости, так спешил, но морда испуганная, виноватая, не уверен, что угадалжелания папочки правильно. Иггельд вздохнул, сам обнял бедную зверушку, Чернышзавизжал от восторга тонким поросячьим голосом, набросился, зацеловал всего,облизал, прыгал и скакал вокруг, земля вздрагивала, а скалы началипотрескивать, словно одна из них, не самая маленькая, сошла с ума и скачетзайчиком, каждым прыжком вызывая маленькое землетрясение.

– Довольно, довольно, – сказал Иггельдторопливо. – Да люблю я тебя, люблю! Вот честное слово. Даже такогопротивного люблю. Да ладно, я сам противный… Оба мы противные!

Ратша прокричал издали:

– Будь как артанин!

Иггельд удивился, крикнул:

– Ты о чем?

– Постарайся говорить то же самое, что и думаешь!

Кони вставали на дыбы, тревожно ржали, а Ратша натягивал имторбы на глаза, чтобы даже издали не видели страшного дракона. Иггельд,наобнимавшись и нацеловавшись, сказал Чернышу, глядя прямо в глаза:

– Я тебя очень люблю. Но сейчас ты должен лететь вДолину, где мы живем. Посмотреть, как там в нашей пещере, помнишь ее?..Навестить Зайчика и Белохвоста, задать трепку Падающей Звезде, поиграть сКостяной Головой… или уже поссорились? Снова помирились?.. Вот и хорошо.Навести всех, потому что, когда прибудем на этих вот лошадках, отдыхать долгоне придется. Я хорошо втолковал? Понятно?

Черныш визжал, подлизывался и не хотел улетать, Иггельд несдержался, накричал, Черныш испуганно втянул голову в плечи, Ратша вступился,что, мол, не кричи на ребенка, Черныш уловил сочувствие в голосе друга егохозяина, сделался еще жалобнее, подбежал к нему на полусогнутых ногах иподставил голову под руку. Ратша поскреб между ушами, Черныш горестно сопел ивздыхал.

– Не порть мне зверя, – сказал Иггельдраздраженно. – Ему только дай поблажку!..

Черныш тяжело вздохнул, повернул голову и с надеждойпосмотрел Ратше в глаза. Тот развел руками.

– Да люблю я тебя тоже, люблю!.. Но родителя надослушаться, тут уж ничего не поделаешь. Он строг, но справедлив… иногда. Бывает.В хорошую погоду. Так что лети, разберись там с правами на корону старшего,набей морды и всякие там рылы, мы тем временем доберемся, и ты снова бросишьсяна шею своему родителю.

Черныш быстро повернул голову к Иггельду, глаза зажглисьсчастьем и уверением, что лучше броситься сейчас, чем потом, зачем откладывать,Иггельд торопливо вскрикнул:

– Не сейчас, не сейчас!.. В Долине, понял? Давай лети!Там встретимся. Обещаю!

– Лети, пташка, – сказал и Ратша. – Лети,воробышек.

Черныш сгорбился, Иггельд прикрикнул еще, уже строже, драконнаконец разбежался, ударил крыльями, мощным толчком оказался высоко, Иггельд иРатша проследили, как он сделал круг, снизился, словно хотел на лету лизнутьобожаемого папочку, Иггельд показал кулак, и дракон, развернувшись, помчался всторону далекой, если на конях, Долины Ветров.

– Воробышек, – повторил Иггельд. – Ну, хотьне ящерица с крыльями.

– Ты о чем? – удивился Ратша.

– Да некоторые так называли это чудо.

– Кто посмел сказать такую гадость?

– Артане…

Ратша сплюнул, помрачнел.

– Ну, от этих дикарей ничего не услышишь, кромегадости. Ты хорошо сказал, без раздвоенности… энтих… слов и чуйств?

– Старался, – ответил Иггельд тревожно.

– Смотри, – предостерег Ратша сурово, – ненадрывай сердце ребенка сомнениями. Иначе не вырастет мужчиной! Мужчина долженпереть прямо без всяких сомнений!

Иггельд вздохнул.

– Тогда получится артанин.

Тропка чересчур узка для груженых коней, вьюки свисают побокам, из-за чего копыта коня, как бы он ни прижимался боком к стене,оказываются над бездной. Пришлось остановить караван, разгрузить коней,осторожно перевести под уздцы, рискуя сорваться вместе с ними, а потом вручнуюперенести весь груз через опасное место.

Кони дрожали и тряслись при виде ужасающей пропасти совсемрядом, потом на том краю долго приходили в себя, но две лошади так и не сумелипреодолеть панику, их тряхнуло ужасом так, что копыта сорвались в бездну.Последнюю вел Ратша. Он не успел вовремя выпустить повод, его дернуло, онпошатнулся, уже бросил тонкий ремешок, но все равно уже падал, Иггельдбуквально чудом исхитрился ухватить за пальцы, дернул на себя, едва не оторвавкисть… и едва не свалившись в пропасть сам.

Потом долго приходили в себя, переводили дух. Затем так жемолча начали снова навьючивать коней. Отошли на пару верст, все молча, наконецРатша разлепил спекшиеся губы:

– Надо послать туда камнерубов.

– На тропу?

– Да. Второй раз я такое место не пройду, сами ногиподломятся.

Иггельд кивнул.

– Ты прав. Да и следующий обоз тогда уж можно нателегах.

Хотя вышли рано утром, но солнце опустилось за горы, внизулегла густая тень, а потом начали сгущаться сумерки. Ратша сказал раздраженно:

– Провозились с этим развьючиванием и навьючиванием!..Впотьмах придется!

– Ничего, – сказал Иггельд утешающе, – ужеблизко.

– Да, но придется идти почти на ощупь!

– А луна на что?

– Луна хороша только в степи. А в лесу или в горах…

Он бурчал, ворчал, но голос уверенный, тропка знакомая, всамом деле можно на ощупь. Луна хоть и поднялась ясная, чистая, но вскорезатерялась в темных облаках, дорожка, вильнув напоследок, как ящерица хвостом,пошла наконец-то прямо, скалы раздвинулись, пропуская наверх в просторнуюДолину, что снова сузилась, и там в горловине смутно засерела стена, высокая иугрюмая, достигавшая вершиной, казалось, звезд.

Небо стало совсем черным, звезды блестели тускло, как чешуязаснувшей рыбы, луна так и не показалась из-за угольно-черных облаков. Усталыекони поднялись на просторное плато, здесь ощутили тот самый нещадный ветер, откоторого сумели отгородиться в Долине. Он выл, метался из стороны в сторону,разъяренный и непонимающий, почему ровной высокой стеной закрылся привычныйпроход.

Стена блестела в серебристом лунном свете, похожая навставшую дыбом грязную льдину. Свет отражался в блестящих сколах, камень ломалив этих же горах, и чудилось, что на свежих сколах блистают крохотныесветильники. Иггельд ощутил смутную гордость, это все начинал он, теперь кстене уже привыкли, но с каким скрипом удалось уговорить народ на ее постройку…

Ворота оказались закрыты, Ратша долго стучал, наконец иИггельд вышел из терпения, заорал. Лошади стояли едва живые, не в силах дажеподнять головы. Ни одна не встряхивала гривой или хвостом.