Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это порошок от трупного яда, который у меня просил Сун-сюн. Я его вчера ночью приготовил. А то, что варил сейчас, — жидкое, но его я уже вылил.
— Не получилось?
— И не могло получиться: там нужны дорогие ингредиенты. Это я так, просто ставлю опыты.
— Не жалко тебе бросать все свои запасы? — спросил Чжан Вэйдэ осторожно. — В Хугуане, наверно, много осталось?
Тянь Жэнь медленно кивнул. Он казался скорее растерянным, чем огорчённым.
— Надо было прихватить что-нибудь, когда уезжали, — проговорил Чжан Вэйдэ.
— Я бы тогда уже не смог уехать, — сказал Тянь Жэнь.
— А мы бы быстро. Чтоб не поймали.
— Не в этом дело. Мне самому не хватило бы духу.
— Я понимаю. Я тоже, — слово «убежал» не годилось, конечно, и Чжан Вэйдэ сказал быстро: — когда я спустился с горы, я тоже думал: надо сразу, а то я испугаюсь и никуда не смогу уйти. Но всё равно немного жалко — столько вещей приходится бросить, когда странствуешь. У тебя ведь есть цянькунь? Сколько книжек туда поместится?
— Не очень много, — улыбнулся Тянь Жэнь. — Он простенький, почти что самодельный. Откуда ты знаешь, что он у меня есть?
— Ты же спрятал куда-то свиток с картиной.
Тянь Жэнь растерянно покивал, будто не зная, что сказать.
— Я её тебе потом покажу. Не хочу доставать под открытым небом — сыро и туман с реки.
Вряд ли картина могла пострадать от сырости: Тянь Жэнь даже прыгал с нею в воду, и предположительно уже не раз, но Чжан Вэйдэ не стал настаивать.
— Э, я не навязываюсь, — он быстро замахал рукой. — Как захочешь.
— Знаешь, мне нужно поговорить с Сун-сюном.
— Про его приступы?
— Да. — Тянь Жэнь глянул умоляюще.
Что поделать, между лекарем и больным должна быть тайна. Хотя Сун Юньхао, конечно, упорно не соглашался ни на какое лечение.
— Я не навязываюсь, — повторил Чжан Вэйдэ, надеясь, что голос звучит беззаботно. Если что изменится, он и так скоро всё узнает. — Поболтайте пока тут.
Он полез наверх по скользкому склону. Биси, которая их, оказывается, поджидала, вытянула его одним рывком на дорогу и тут же подхватила под локоть, будто снова плясать с ним собралась.
— В городе ведь и опера есть? — нетерпеливо спросила она ровно о том, о чём он и сам думал.
Чжан Вэйдэ почувствовал, как рот растянулся в широкой, уже совсем искренней улыбке.
— Наверняка даже не одна труппа, — сказал он громким шёпотом увлечённого заговорщика.
— Мы на закате будем в Иньчжоу, да?
— Брат Сун сказал, уже к часу обезьяны.
От Биси привычно тянуло мускусом — запахом одновременно взбалмошной модной барышни и взъерошенного зверька. Странно — он не так часто вспоминал, что она лисица, но и как о женщине о ней не думал. От близости её тёплых подмышек и локтей просто делалось уютно.
— Ты линяешь, — сказал Чжан Вэйдэ.
— Вот ещё!
Он ткнул пальцем ей в щёку.
— Пудра отваливается. Ты какую-то дрянь купила. В Иньчжоу я тебе скажу, какую брать.
— У тебя что, сёстры есть?
Единоутробных не было; прочих, столь же многочисленных, что и братьев, он почти не знал. Он сказал: «Нет».
— А девушек уж точно не было! Что ты смыслишь в пудре?
— Уж как-нибудь разберусь, что покупают городские барышни. Я наблюдательный. И ты не будешь меня позорить в театре в таком виде.
Идти и впрямь было пару шагов. Чайная оказалась чудным строеньицем — в два этажа, но таких крошечных, что весь домик походил на голубятню. У наложницы Чжоу птичник для её любимых глупых попугаев и то был побольше. Но после других придорожных чайных, где всего убранства было — два грубо сколоченных стола под единственным убогим навесом от дождя, эта, светленькая и с резной крышей, выглядела нарядно.
Может, они даже сдавали комнаты на втором этаже, хотя Чжан Вэйдэ и сам не рискнул бы подняться по хрупкой птичьей лесенке, не говоря уж о том, чтобы вообразить на ней Сун Юньхао.
Неизменные уличные столы были и здесь, но чистые и совсем новые на вид. Полотнище с иероглифом «чай» плескалось на ветру, удивительно жизнерадостное на фоне серого неба. Распряжённая Ветка Кизила тихонько дремала у коновязи.
Невысокая женщина, чистенько и пёстро одетая, вынесла им чайник и блюдо с закусками: полосатый бисквит «тигриная шкура», пирожные из красной фасоли.
Биси хихикнула:
— Самое вкусное мы уже съели, но я заказала тебе добавку.
— Что-то мне заранее страшно. Чем обязан?
— Откормлю тебя и сама съем. Но прежде сходим в оперу.
Чжан Вэйдэ запихал в рот пирожное. Вкусное, но с выпечкой Ло Мэнсюэ не сравнится.
— А где сестрица Ло?
Биси закатила глаза:
— Отошла по делам.
За дальним столиком сидела молодая пара. Чжан Вэйдэ поглядел на них украдкой: женщина прятала лицо под свисавшей со шляпы широкой вуалью, у молодого мужчины, одетого в насквозь пропылённый халат учёного, глаза были обведены тёмными кругами, как от бессонницы или ещё каких невзгод.
— Любовнички повздорили, — предположила Биси шёпотом и тут же подпрыгнула и замахала рукой: — Давайте сюда!
Сун Юньхао, уже без удочки, и Тянь Жэнь шли не торопясь. Понять, поговорили ли они, было невозможно. Тянь Жэнь вздыхал печально, но он так делал почти всегда.
Чжан Вэйдэ, отряхнув с ладони крошки, взялся за раскалённый чайник.
— Не пей, — сказал Тянь Жэнь непривычно резко.
Чжан Вэйдэ, уже успевший плеснуть чаю в чашку, замер и принюхался, но ничего странного в запахе не ощутил. Биси, судя по удивлённо раздутым ноздрям, — тоже.
Сун Юньхао потемнел лицом:
— Отрава?
Молодой учёный что-то услышал, привстал, но не успел даже раскрыть рот. Хозяйка чайной растерянно шагнула в сторону, и тут же лёгкая тень мелькнула у неё за спиной. Тонкая, сильная рука обвилась вокруг шеи — что-то громко хрустнуло.
Чжан Вэйдэ наконец уронил чайник.
— Ты! — крикнул Сун Юньхао, но Биси, снова из тени превратившаяся в живую девушку, только пожала плечами. Ткнула туфлей лежавший у её ног труп со свёрнутой шеей.
— А что ещё с ней прикажешь делать, братец?
Женщина в шляпе пискнула: «Разбойники», но не решилась даже пошевелиться. Биси сказала:
— Хуже.
Труп в полосатом переднике стремительно чернел. Что-то вытекало из его ноздрей, похожее на тонкую струйку тёмного песка. К первой струйке прибавилась вторая, третья, хлынуло из всех семи отверстий, и только теперь Чжан Вэйдэ почувствовал близость тёмной ци.
Никогда прежде не случалось, чтобы он так поздно распознавал её. Он ощутил себя невероятно беспомощным, как та парочка, замершая от ужаса. Но ведь