Надо спешить.

Ударил ветер. Биси заметила, укрылась на миг духовным щитом, а Ван Синью, запоздав, покачнулась. Биси прыгнула, сбив её с ног. Проткнула когтями мягкий живот.

Человечья рука с лисьими когтями была удобнее всего. Острые, длинные, славные коготки, напитанные лисьей силой, коготки, которыми так удобно выдирать потроха и протыкать тёмные ядра. От Ван Синью не воняло болью тела — только другой, старой, душной болью обиды. Обиды были долгие, потроха длинные.

Покончив с ней, Биси спрыгнула с крыши.

Ли Цы по-прежнему молчал. От порыва ветра его прибитая рука чуть не переломилась.

Для человека, чья бывшая невеста только что отрастила гриб на голове, он держался довольно достойно: даже не грохнулся в обморок и не обделался.

Биси подцепила гвоздь.

— Ты прямо так выдернула? — спросил Ли Цы слабо. — Прямо рукой?

— Если не нравится, прибью обратно.

Он подумывал зарыдать, но вновь смолчал.

Биси швырнула Ли Цы внутрь дровяного сарая. Он врезался в противоположную стену, закрыл глаза и совсем затих.

Биси захлестнула сарай барьером — сколько-нибудь эта хибара да простоит! — и скакнула к чайной.

Ло Мэнсюэ таращилась со ступеней в сумрак, как слепая, но меч не подняла — узнала, даже не видя. Тут тоже стоял барьер — из стащенного из усадьбы Лю замочка.

— Пригодился, да, старшая сестрица? — шепнула Биси.

Ло Мэнсюэ улыбнулась:

— Старшая сестрица? Ты помнишь, во сколько раз я тебя младше?

Из Биси вышла скверная старшая сестра. Она предпочла бы быть младшей.

— По лисьим меркам я совсем юная. А тебя легко представить старушкой восьмидесяти лет. У тебя будут толстенькие, сладенькие правнучки.

— Меня смущают твои кулинарные описания.

— Зачем мне их кушать? Их прабабушка и без того вкусно готовит.

— Ты нашла госпожу Ван и учёного Ли?

— Нашла обоих. И убила. Её, в смысле, убила, он в сарае. — Всё же вряд ли она сломала ему хребет: даже у смертных он не такой хрупкий.

— А ещё кого-нибудь видела?

— Мертвецов. Не волнуйся, — совсем горсточку.

— Зря ты не убежала, — попрекнула Ло Мэнсюэ мягко.

— Нет, я сегодня жажду убивать. В Чжан Вэйдэ сидит тигр? От него не пахло зверем.

— Нет. Может, кто-то из тех, кто служит тигру. Сун-сюн сказал, взаперти он перестанет притягивать зло, и правда — ветер, кажется, ослаб.

— У меня глаза поострее твоих, сестрица.

Ло Мэнсюэ вздохнула, крепче сжала меч:

— Сколько?

— Не больше дюжины, — соврала Биси.

— Мне надо знать точно.

— Ну, десятка два. Собирает наш каган воинство опять! — проорала Биси, перепрыгнув на нижнюю ступеньку. — Воинских двенадцать книг, — вот какая рать!

— Осторожно!

— Хорошо бы старший брат был бы у Мулань, — затянула Биси, вдохновившись, — только если брата нет, мне сойдёт сестра! Ой, не слушай, про «сойдёт» это только чтобы песня вышла складной, ты куда лучше.

Смеха Ло Мэнсюэ за ветром слышно не было, но Биси его учуяла: он пах озёрной водой и грушами.

Память (3): Сун Юньхао

— Кажется, я потерял след, — сказал молодой господин виновато. — Юньхао, прости.

— Кажется?

— Ну… точно потерял.

Молодой господин улыбнулся, как умел с детства, — одновременно с искренним раскаянием, но не очень огорчённо, потому что он вообще не умел огорчаться долго.

— Подождём остальных, — сказал Сун Юньхао с досадой.

Жара стояла такая, что город плавился. Резные крыши и терема стекали на пыльные мостовые.

Даже кровь на щеке — Сун Юньхао посекло лицо осколками посуды, когда призрак разгромил трактир, — казалось, вот-вот вскипит. Он утёрся тыльной стороной ладони. Кровь раздражала больше всего. И сама эта тварь — из тех, что ничего не соображают, не какой-нибудь хитрый лис или туповатое, но хотя бы оберегающее свою жизнь чудовище, а просто клочок тьмы, который разумен ненамного больше, чем порыв ветра. Ему не хватало соображения, чтобы маскироваться по-настоящему. И всё-таки они его упустили.

Молодой господин лучше всех умел выслеживать тёмных тварей, но теперь он ничего подозрительного не чувствовал, только растерянно обмахивался вышитым рукавом. Молодой господин носил, разумеется, орденские цвета, синее с чёрным, но госпожа Чжо его с ранних лет наряжала изящно, как девочку, а старый глава не смел возражать.

Две пустые корзины — Сун Юньхао на всякий случай всё-таки перевернул одну клинком. Тележка со сладким льдом. Торговец в страхе убежал, когда они спрыгнули с дао посреди улицы, — даже и расспросить некого.

— Я бы взял сладкий лёд с гранатом, — сказал молодой господин, заметив, что Сун Юньхао глядит на тележку. — Или с соком копчёной сливы.

— Даже не начинайте. Тут бы хоть воды.

— Я попрошу матушку приготовить холодные десерты, когда вернёмся. И всё-таки призраку некуда деваться! Слушай, может, его просто солнцем выжгло, пока мы носились по городу?

— Это было бы славно.

— Солнце в зените. Тени должны развеяться. — Молодой господин приставил ладонь к глазам и вдруг указал клинком на противоположную сторону улицы: — А там что? Калитка?

В глухой ограде и впрямь была крохотная калитка, которая поддалась, лишь когда Сун Юньхао надавил на неё плечом, будто её десятки лет не открывали. За нею был бурьян выше человеческого роста. Сун Юньхао срубил Гунпин несколько стеблей — запахло густым зелёным соком. Странно, что этот дворик не выжгло солнце.

Что-то хрустнуло у него под сапогом. Маленький оскалившийся череп — мыши, ящерицы? Другая ящерица, живая, скользнула в зелёные дебри. Что она там забыла, в тени и прохладе, вместо того чтобы греться на белоснежных от солнца камнях?

— Думаешь?.. — протянул молодой господин. — Будь я созданием тьмы, я бы, конечно, полез туда. Но я не создание тьмы, и меня совершенно не тянет соваться в проклятущую крапиву!

Он говорил с притворной неохотой, а сам в один прыжок уже оказался рядом и просунул сначала нос, а потом и всю голову с растрёпанной чёлкой мимо плеча Сун Юньхао, и тому ужасно захотелось больно щёлкнуть по этому длинному, в мелких веснушках носу. Молодой господин всё утро, стеная, замазывал свои злосчастные веснушки, но с таким солнцем это было уже совсем бесполезно.

— Погодите, — сказал Сун Юньхао, не в силах перестать тревожиться.

Молодой господин выпятил грудь и наткнулся на его руку.

— Да этот призрак совсем бестолковый.

— Вы тоже.

— Чего ты боишься?

— Погодите, я взгляну первый.

Сун Юньхао срубил крапиву, ещё какой-то ворох сорняков, ступил на заросшую тропинку. Из-под ног вспорхнула неказистая белая бабочка.

Гунпин оставалась спокойна, и он сам не чувствовал ничего, кроме благой прохлады и запахов захолустья — не могилы, а цветущего пустыря.

За спиной что-то булькнуло.

Оборачиваясь, Сун Юньхао успел ещё удивиться, откуда на высохшей улице