Во-вторых, система международной торговли, при всем ее великолепии, меньше значила в общеэкономическом отношении, чем первый уровень городской экономики – мелкомасштабный торговый обмен продуктами первой необходимости и низкосортными тканями и металлическими изделиями между городом и сельской местностью. Международная торговля оперировала, прежде всего, товарами престижного потребления, дорогими вещами, которые продавались королям, дворянству, верховному духовенству, городской аристократии и их окружению. Банковское дело было шире, поскольку за счет банковских ссуд финансировались войны и военная логистика, далекая от роскоши и утонченности, однако потребитель был тот же – высокие политические круги. Лишь одинаковая для верхов и низов любого крупного города потребность в бесперебойном снабжении едой и топливом, а также сырьем, например шерстью, связывала эту международную сеть с крестьянским большинством. (Причем не всегда поставщиками выступали крестьяне: на большей части Италии в XII–XIII веках господа отошли от денежного оброка, осознав, насколько прибыльнее самим продавать зерно и вино в города[252].) Именно мелкие города и мелкомасштабная торговля – очень медленно и неуверенно – выводили более дешевые продукты промышленного производства на массовый рынок, тем самым с большей вероятностью подготавливая почву для той индустриализации, которая начнется через 500 лет. О дальнейшем переходе от натурального хозяйства к товарному в сельской местности в конце Средневековья мы еще поговорим в главе 11; но даже тогда ни одна область Европы еще не встала на путь промышленного переворота. Когда же в конце концов этот путь наметился, вехами на нем стали дешевые товары для сельского потребителя, а не караваны судов с шелками и пряностями, разгружаемые в Венеции.

Однако в XII–XIII веках наметилась одна действительно важная тенденция в развитии производства, которая в долгосрочной перспективе связала сельскую и городскую экономики, – аграрная специализация. Как мы уже видели, один из способов бороться с истощением земли – выращивать то, что лучше всего подходит для данной почвы, и именно на этом специализироваться, продавая на сторону и покупая взамен то, что лучше растет на других землях. Какую-то часть урожая оставляли себе – сельские общины, выращивающие урожай на продажу и питающиеся в основном покупным, а не произведенным собственноручно, до XX века были редкостью. Однако специализацию – сперва на местном уровне, а потом и на более широком – проследить можно. В Италии, например, уже к XI веку участки на склонах гораздо чаще, чем в предыдущие столетия, отдавали под виноградники, а на равнинах выращивали зерновые. Очевидно, что такого рода разделение предполагало и обмен между производителями. В Англии объектом специализации выступали пастбищные и пахотные земли, как мы видели на примере окрестностей Стратфорда.

Однако постепенно целые области начинали специализироваться в производстве на экспорт. Зерновые можно растить почти везде, но плодородным землям у реки или моря проще обеспечивать зерном менее плодородные – как Сицилии, служившей житницей для урбанизированных частей центральной и северной Италии. В конце Средних веков такую же роль для большей части Северной Европы стала играть Польша. Во французском виноделии специализация начиналась с северных районов – Северо-Французской низменности и Шампани, соседствующих с областями, где виноград на вино выращивать не получалось, но пить его элита была бы не прочь. Однако на этих землях урожайность виноградников была ниже и вино получалось хуже, чем на юге (знаменитое и дорогое игристое шампанское появилось лишь в XVIII–XIX веках). Когда улучшилась транспортная инфраструктура, крупномасштабное экспортное производство переместилось в Бордо и Бургундию, где выработалась устойчивая специализация на виноградарстве. В Англии к XII веку интенсивный и экспортоориентированный характер приняло производство шерсти; в центральной Испании и на юге Италии схожие процессы начались позже, в XIII–XIV веках. Лес тоже становился специализированной продукцией – в больших лесных массивах, уцелевших после расчистки под пашни и располагавшихся достаточно близко к удобным водным путям, таких, например, как немецкий Шварцвальд вблизи Рейна и бескрайние прибрежные леса южной Норвегии. Специализированным товаром становилась даже вяленая рыба. Норвегия самим своим существованием в качестве заселенной территории в значительной степени обязана была возможности отправлять вяленую рыбу через Берген в Англию и дальше на юг[253]. Стоило такой взаимосвязи возникнуть, и она сохранялась надолго. Родившиеся из необходимости рационализировать сельское хозяйство в период роста населения и городского спроса, каналы товарообмена сохранялись, даже когда в конце XIV века численность населения в городе и деревне резко сократилась. Кроме того, сокращение численности провоцировало в дальнейшем во многих областях Европы переход к пастбищному животноводству, то есть производству шерсти, обеспечивая сырьевую базу для дешевого сукна и на будущие столетия.

Все описанные в этой главе перемены происходили на волне роста населения. Как я уже несколько раз упоминал, рост этот резко прекратился с приходом в Европу Черной смерти в 1347–1352 годах и позже. О событиях этого периода мы поговорим в главе 11. Но это не значит, что бум европейской экономики был всеохватывающим и длился до самого прихода чумы. Способность крестьян справиться с долговременным демографическим подъемом без радикально новых технологий и агротехнических приемов была не бесконечна. Доступные крестьянам XIII века приемы к концу столетия исчерпали себя, и с тех пор по мере роста населения наши источники все чаще и чаще упоминают массовый голод. Прежде в годы неурожаев сельским общинам удавалось как-то продержаться, но теперь, на пределе демографического роста, они уже не справлялись. В 1315–1317 годах, а местами и позже суровые зимы и дождливые лета истощили ресурсы всей Северной Европы, и даже развивающиеся торговые сношения, о которых говорилось выше, не спасали от голода – по крайней мере, после первого года. Урожаи зерна и винограда резко снизились, эпидемия среди овец сократила объемы поставок шерсти во Фландрию, пострадало даже солеварение[254]. Точное число жертв голода установить трудно, однако смертность была высокой; менее масштабный голод случался и в следующие десятилетия, в том числе и в Италии. Демографическая экспансия там остановилась, и крестьянскому населению пришлось искать новые, более радикальные способы ограничения рождаемости. Можно расценивать происходящее как катастрофу, что историки в основном и делали, рассматривая все позднее Средневековье как период упадка и кризиса. Теперь эти события анализируются под новым углом, с учетом нюансов, позволяющих считать период после Черной смерти становлением всепроникающей коммерциализации. Сейчас такой подход часто распространяется на всю первую половину XIV века, причем кривая предполагаемой степени экономической интеграции устойчиво стремится вверх[255]. Однако нельзя не сказать о том, что несколько десятилетий до 1350 года были для европейского крестьянства очень тяжелыми, по крайней мере в тех регионах, у которых уже не осталось простора для демографической экспансии: Италии, северной Франции, Нидерландов, большей части Англии. Им, как ни цинично, чума принесла некоторое облегчение. Но об этом мы еще поговорим более подробно.