Она лежала – все так же: вниз лицом.

ИЗ КАТАЛОГА Ф. Д. МИХАЙЛОВА:

«Письмена» – одна из живописных загадок Михайлова. Ясно одно: пластическим прототипом полотна послужила обыкновенная кора дерева – содранная с дерева, обмакнутая в синюю краску и наложенная на холст. На отпечатке этой живой коры Михайлов и начал работу над картиной. Она не завершена; возможно, в этом и заключался замысел художника – наметить, показать – и тихо уйти.

В пряной, вечерней синеве прозрачного неба летят фигуры. Летит женщина, ее платье развевается, мы не видим ее лица. Летит неведомый маленький зверек. Летит круглая маленькая планета, за ней другая. Летят по ветру сухие листья; а может, птицы. Летит, раскинув руки, человек – это мужчина, он в штанах и сапогах, и его лицо повернуто к нам, мы различаем длинные волосы, развеваемые ветром, усы и бороду. Глаза мужчины закрыты – он не глядит на мир, который покидает.

Летящие в небе люди – это и есть письмена. Нами, людьми, Бог пишет книгу жизни; и стирает письмена, чтобы начертать новые.

Внизу, на земле, сгорбившись, сидит маленький мальчик. Он сидит, согнув колени, взяв себя рукой за пятку. Он не глядит в небо. Он глядит на землю.

Он что-то пишет пальцем на земле».

ИНТЕРМЕДИЯ ГЛЯНЦЕВАЯ РЕКЛАМА. ОДНА

Они все думают – вот, я классно живу.

Думают: я лучше всех живу! Я – охеренно живу!

Ни хера я прекрасно не живу.

Я, может быть, вообще – не живу!

А что, что?!

Что я делаю тогда?!

У меня лучшее шматье. У меня лучшие мальчики. У меня лучшие девочки. У меня в друзьях – в бойфрендах – в любовниках – в любовницах – лучшие, богатейшие, знаменитейшие люди мира. У меня роскошные замки: один – под Москвой, другой – в Анталье, третий – на Гавайях, четвертый – в Сен-Тропе. У меня денег – на счетах – в банках русских, американских, швейцарских – куры не клюют!

И что?! Какого хуя мне не хватает?!

Мне…

Я умираю.

Я медленно, но верно умираю.

И я сама понимаю это.

Этого не понимает никто.

Никто, слышите! Никто!

Чертова страна. Блядская страна. Никто в моей стране не задает себе вопрос: откуда у блестящей, золотой Аглаи все это. Все ее замки! Все ее привилегии! Все ее охуенное бабло!

Ну, а если кто и задает себе такой вопрос – хули на него найдешь ответ!

Потому что ответа – нет.

И я, я знаю это.

Потому что я сама ответа не знаю!

И это самое страшное.

У-у-у! У-у-у-у-у!

Никто из вас, суки, не видит, как я вонзаю свои длинные ногти себе в ладони. Как сжимаю кулаки, и кровь из-под ногтей течет.

Из-под моих кащеевых, ведьминых ногтей.

Ах, великолепная Аглая! Вы божественны! Вы лучшая блядь на свете, потому что вы смогли сотворить такое, такое! Что на земле не мог еще никто и никогда!

Вы – полземли под себя подмяли! Полпланеты уделали! Вы полмира накрячили, и вас, золотая дама, вас – еще до сих пор – в тюрьму не упекли – и, блядь, не расстреляли!

А пулька, пулька-то по тебе чья-то плачет. В чьем-то стволе.

Господи! Я не верую в Тебя. Господи! Прости мне, что я не верую в Тебя.

Господи! Ну может, когда-нибудь, когда-нибу-у-у-удь… поверю!

А если никогда?!

Ты меня не найдешь. Ты кинул меня. Ты отвернулся от меня.

Пуля, пуля моя! Может, ты сама найдешь меня!

А что, если мне купить – пистолет?

Что, если мне и правда купить, я не шучу, нет, пистолет?

А что, это классная мысль. Первая твоя дельная мысль, Аглая.

Купи ствол – и вставь его себе в рот, как железный хрен. И гладь, нежно гладь потным горячим пальцем спусковой крючок. И думай, в этот момент думай о чем-нибудь хорошем.

О том, как ничтожна жизнь. О том, как прекрасна, как упоительна смерть.

Все умрут. Я тоже умру.

О, блядь, я тоже умру! Рано или поздно – умру!

Так лучше рано. Лучше – я сама.

Хороший ствол надо купить! Самый лучший! В мире!

Так же, как я – самая лучшая.

Я лучшая, лучшая, лучшая!

Но все равно страшно, страшно, страшно, стра-а-а-а…

Такой – меня никто не видит. Такая – я только сама с собой. Одна. Когда меня никто не видит. Сейчас повою. Сейчас завою. Меня никто не слышит. Я одна. Одна.

У-у-у-у-у!

А-а-а-а-а!

Как хорошо кричать. Как хорошо кусать пальцы. Кусать кулаки. Но я ведь не пьяная. Я ведь не пьяная, правда?! Нет?! Да?!

Черт! Может, и правда выпить?!

Так худо мне, так херово, что… сейчас… полбутылки выпью…

У-у-у-у-у…

…вот так. А-а-а-аф-ф-ф-ф! Бля-а-а-а-а…

…водка бывает или хорошей, или…

Ну как? Отпустило? Полегчало слегка?

Ни хера.

Вся моя чернота – со мной. И никуда, никуда из меня не уйдет, я знаю это точно. Она уйдет только вместе со мной.

Где ломтик хоть чего-нибудь, а?! Ананаса… мясца… виноградинку хоть, кинуть в рот… икры ложечку…

Иначе я… умру… с этой водки хуевой…

Я… умру… и меня… не спасут…

А-а-а-а! А-а-а-а-а…

Плачь, плачь, Аглая. Плачь, дура, золотая голова. Плачь, блядь!

Ты-то знаешь, о чем плачешь. Отчего плачешь!

Оттого, что ты никогда, никогда уже, слышишь, блядь, никогда, ни при какой погоде, нигде, ни в России, ни в какой другой стране, никогда, слышишь, никогда никого не полюбишь.

Да ты и себя – не любила-а-а-а!

Как это?! Как – не любила?!

Да я себя только и любила! Себя только и обихаживала! Себя только…

Врешь. Врешь ты все сама себе.

Ты не себя любила. А свое тело ублажала. Свою рожу кремами натирала. Свои подмышки брила! Свои груди, свои бедра в бархаты-кожи затягивала! Свои ноги – в колготки всовывала! В сапожки из кожи неродившихся телят! Тампоны – в свою пизду – втыкала!

Ты только свое тело…

А свою душу…

Ты… душу свою…

А может, и нет у тебя ее, души-то, Аглая?

А как же ты, без души-то, будешь умирать?!

Вот купи пистолет – и обойму к нему, главное, купи – тогда и посмотрим.