Интересно, где они были, пока я был в аэропорту. Наверное,где-нибудь спрятались и следили. Может, даже думали, что вся эта история промоего сына — лишь повод для меня сбежать вместе с Сашей из Америки. Хотя кудамне бежать и зачем? Я ведь американский гражданин, и здесь теперь моя родина.Сказал «родина» и почувствовал насмешку в своих словах. Америка была родинойтолько для индейцев, которых давно истребили. Для всех остальных она лишь местоспасения, куда можно сбежать, где можно быть свободным и где тебя должензащищать американский закон. Эта страна проживания, но никак не родина.Особенно, учитывая тягу к перемене мест американцев и их картонные дома, которыепервое время вызывали у меня непонятный смех. Я-то свой дом поставил из камня,хотя пришлось заплатить в несколько раз больше. Зато, как у умного поросенка издетской сказки, у меня теперь совсем неплохой дом с надежными крепкими стенами.

Они увязались за мной от аэропорта. Когда я приехал вБостон, меня «конвоировала» другая пара и другой автомобиль. Наверное, они быливместе в аэропорту. Первая пара поехала отдыхать, вторая увязалась за мной. Всеправильно. Как и должно быть. Если бы их не было, я бы чувствовал себя гораздонеувереннее. И теперь я должен следить за дорогой и за этим автомобилем, иногданаблюдать за Сашей и разговаривать с Костей. Саша у меня умная девочка, оназнает, что скоро мы с ней расстанемся, но все равно счастлива, глядя на нашувстречу. У меня такая дочь, что мне можно только позавидовать. Она все понимаетс полуслова, старается меня не огорчать. За несколько лет, прожитых вместе, яни разу не повысил на нее голоса. Просто не было повода. А теперь у меня естьеще и сын, которого я увидел после стольких лет разлуки. Что еще нужно человекудля счастья?

— Интересно здесь у вас, — кивает Костя, глядя надорогу. — Ты, наверное, уже хорошо говоришь по-английски?

— Конечно, хорошо, — улыбаюсь я ему. — А Сашапо-русски говорит с акцентом. Кроме меня, в нашем городке нет никого, кто быпонимал русский язык.

— Ну это ясно, — усмехается Костя. — А ты какустроился? Ты говорил, что у тебя все в порядке. Судя по тачке, ты здесь небедствуешь.

— Нет, конечно, — если бы не этот «Линкольн», всебыло бы прекрасно. Если бы не эта машина и не проклятый мистер Барлоу, окотором Костя не обязан знать.

— Дело в том, что я получил небольшое наследство, когдапереехал сюда, — пытаюсь я объяснить сыну источник своего благосостояния.

— Это здорово, — соглашается он, — всегдаприятно получить наследство. А мне говорили, что у тебя нет родных в Америке,кроме дочери.

— Кто говорил?

— Мать, конечно. Она часто тебя вспоминала.

— Представляю, что она обо мне говорила, —проворчал я, взглянув на Костю. — Она по-прежнему меня ненавидит. И ейпротивно все, что связано и с моим именем, и с моими родственниками. Могла быпроверить и узнать, что одна из моих родственниц переехала в Америку.

— Ну, это ты напрасно, — возразил Костя, —она о тебе ничего плохого не говорила. Хотя иногда жаловалась, что ты насбросил.

— Наверное, зря, — вздыхаю я, глядя на моеговзрослого сына.

Я мог бы быть и более терпеливым. Но эта стерва создала мнетогда такую «райскую» жизнь, что я не мог терпеть. А может, потому, что самотличался несдержанностью. Ну как я мог быть сдержанным, если был к томувремени одноруким инвалидом? Как я мог терпеливо сносить все ее оскорбления иистерические выходки? Каким образом? Сейчас, конечно, я ее лучше понимаю. Ейбыло обидно. Девочки с их курса вышли замуж гораздо удачнее. Некоторые офицерысумели отсидеться в тыловых гарнизонах и дослужиться до генералов. В концевосьмидесятых многие ушли в бизнес. Некоторым повезло, и они сталисостоятельными людьми. Один открыл свой ресторан, другой — магазин. В общем,наверное, она хотела того, чего хотят все женщины. Обычной стабильности. Акакую стабильность мог дать однорукий муж? Вот поэтому она и срывалась. А я наэто бурно реагировал. Мне ее упреки казались особенно незаслуженными. И поэтомуя ненавидел даже не ее, а себя еще больше, чем ее.

— У нас глупо получилось, — соглашаюсь я сКостей, — так не должно было быть. Но сделанного не исправишь. Может быть,мы оба были виноваты в том, что произошло.

Саша не совсем понимает, о чем мы говорим. Все-таки русскийязык для нее не совсем родной. Она уже шесть лет живет в Америке и говорит совсеми остальными только по-английски. Поразительно, как быстро дети забываютдаже родной язык. Видимо, самое важное для человека — это его среда обитания.Человек, попавший в колонию, быстро постигает воровской жаргон, попавший наморе овладевает морской терминологией. В общем, человек — существоприспосабливающееся. И к хорошему, и к плохому.

— Что еще она про меня рассказывала? — спрашиваю яу сына.

Если бы «Линкольн» повернул в сторону, я бы решил, что онисо мной играют, но он упрямо движется следом. Наверное, собираются доехать снами до нашего городка. Пусть едут. Они даже не подозревают, что я включил их всвой план как необходимый компонент, без которого мой план не может состояться.Мы выехали из аэропорта полчаса назад и движемся в сторону Портсмута —небольшого портового городка на побережье Нью-Гэмпшира. Если «Линкольн» доедетс нами до Портсмута, это значит, что они собираются преследовать нас до самогодома. Хотя мы, кажется, договорились, что за мной не будет «хвостов». Может, иминтересно узнать, кто именно ко мне приехал? Хотя нет, они знают, зачем япоехал в аэропорт. Я не скрывал, что поеду встречать сына. Хотя никому особенноне говорил. Но они могут легко проверить, кто именно ко мне прилетел. А может,они не проверили и теперь боятся, что я получил этакое подкрепление в лицемолодого незнакомца? Я украдкой смотрю на Костю.

Не исключено, что они не верят, что это мой сын. Ведь янеожиданно получил подкрепление в лице молодого и здорового человека. Нет,конечно. Это всего лишь мои фантазии. Барлоу обо всем знал заранее. Он считает,что получил лишний козырь против меня, не понимая, что я лишь немного изменилсвой план. И мой сын, которого они теперь тоже считают заложником, как и моюдочь, не должен достаться им ни при каких обстоятельствах.

— Мать говорила, что ты всегда был безрассудным исмелым. И сам в Афган напросился, хотя мог поехать учиться в академию, —рассказывает Костя. — Я всегда удивлялся, что ты сам на войну попросился.А когда сам попал служить на границе в Таджикистане, столько всякого повидал,что тебя лучше стал понимать. Однажды мы в засаду попали и два дня отстреливались.Думали, нам крышка. Еле вырвались. Из восьмерых только двое ушли без ранений. Яи мой кореш. Четверо в горах остались, еще двоих наши ребята вывезли навертолетах.

— Трудно было? — задаю я дурацкий вопрос.

— А ты как думаешь? Конечно, трудно. Только тогда я понял,почему ты пошел добровольцем. Ты ведь офицером был, вам все равно нужно былопройти через войну? Верно?