Замотанная дама высадила Мефа у метро. Буслаев вышел, открылзаднюю дверь, взял корзину, перекинул через плечо сумку, поблагодарил. Двигалсяон на автопилоте. Десять минут назад, когда они стояли в пробке при въезде вгород, он сообразил, что в руках у моржеусого осталась его светлая «тряпичная»куртка, а в ней – паспорт. Да и сама драка наверняка происходила перед камерамислежения.

«Купите три килограмма любых фруктов, и на кассе васбесплатно шарахнут по башке!» – вспомнил Мефодий слова Чимоданова.

Вот уж точно: случайных слов не бывает, даже если оникажутся случайными тому, кто их сказал. В словах человека порой проявляетсяправда, которая выше самого говорящего. Это ярко проявляется в некоторыхпеснях. Например, поет человек: «Нас не надо жалеть, ведь и мы никого нежалели!» и не понимает, что поет. Кажется ему, что нечто героическое.

Мобильник Мефа завибрировал. Он механически нашарил его напоясе, вытянул из футляра. Номер определялся неизвестный.

– Алло!

– Это Ромасюсик! Узнаешь такого? – послышался бодрый голос.– Ты не мог бы мне чуток похэлпить? Я тут выбрал Прашечке несколько маечек и несоображу, куда их сунул. Вот я и вонтю аскнуть тебя по-квиклему: они к тебеслучайно не попадали?

– Гадина! – выдохнул Меф.

– Моих личных качеств обсуждать не будем! – деловитозатарахтел Ромасюсик. – Если хочешь, чтобы все закончилось хорошо, Прашечкаждет тебя ровно в четыре на станции метро «Новокузнецкая» – в центре зала. Какдо «Новокузнецкой» доехать, сообразишь?

Когда трубка отключилась, Меф сгоряча стал нажимать наответный звонок, желая высказать Ромасюсику много чего. Он кипел как чайник, ипар, накопившийся внутри, требовал выхода.

Однако вместо Ромасюсика всякий раз отвечала говорливаяособа из агентства недвижимости, которая на каждое слово Буслаева выстреливалаему десять. Только после третьего перезвона Меф сообразил, что Ромасюсик егоодурачил. А тут еще и сама особа принялась названивать, спрашивая Мефа прокакого-то Павла Прокопьевича, с которым она его по одной ей понятной причинесвязала.

– Передайте Павлу Прокопьевичу, что приличные люди так непоступают! – заявила она.

Меф пообещал передать и выключил телефон, для надежностиотсоединив аккумулятор.

«Новокузнецкая!» – повторил он себе и направился к метро, вподробностях представляя, что сделает с Ромасюсиком и ощущая зуд в кулаках.

До метро было шагов двадцать, однако Меф их почему-то пройтитак и не смог. Асфальт стал уплывать у него из-под ног, а крупная буква «М» понеясной причине отползать куда-то вбок.

Не осознавая, что делает, Меф вцепился в плечо незнакомомупарню, стоявшему у газетного киоска, и стал мять ему свитер. Тот обернулся иоттолкнул его руку.

– Ты что, оборзел?

Меф отпустил свитер. Он описывал петли как пьяный. У негокружилась голова. Лицо заливал липкий пот. Желудок сжимался, будто он отравилсяпросроченными йогуртами, но рвоты не было.

Понимая, что в таком состоянии в метро идти никакневозможно, Буслаев перешагнул низкий заборчик и, волоча ноги как паралитик,побрел за павильон. Там грелись на солнышке двое бездомных, между которымистоял мешок из-под сахара, полный бутылок. Бездомные смотрели на Мефа иулыбались ему пятью зубами на двоих.

Один, отламывая, бросал хлеб бродячей собаке, которая его неела, но вежливо нюхала.

– Не жрешь? Ну и не жри! Колбасе продалась – знаю тебя! – собидой говорил он ей.

Собака понуро опускала морду. Хвост вилял то быстрее, томедленнее, реагируя на интонацию. Заметно было: ей приятно, что с нейразговаривает человек. Пару раз она вежливо поднимала хлеб, держала его во ртуи снова роняла.

Меф привалился плечом к стене, чувствуя, что без опоры емуне устоять. Мир то сужался, то расширялся. Все, что вокруг, казалось иллюзией.

Те люди, которые были далеко, стали вдруг близко, а тех, чтоблизко, вроде как и не существовало вовсе. На бетонном заборе было некрупно и сболью написано краской: «Андрюша, спасибо тебе за все, но ты мерзавец!!!», ачуть ниже огромными жирными буквами: «НА ЛИЦ, ПАЧКАЮЩИХ СТЕНЫ РЕКЛАМОЙ И СВОИМИМЫСЛЯМИ, НАЛАГАЕТСЯ ШТРАФ!!!» А под этой второй надписью некий остряк-самоучкаподписал баллончиком «Андрюха».

Меф понял, что значение слов от него ускользает. Всякийсмысл рассыпается прахом, едва касаясь сознания. Зато он безошибочно и надежновспомнил, что рапира с очень длинным клинком, легкой гардой и широким круглымщитком называется фламбержем. Более того: с нереальной четкостью представилсебе, как он работал бы самим фламбержем и как он работал бы против фламбержа.

За павильон метро заскочила испуганная женщина. К груди онаприжимала стремительно расползающийся желтый пакет. В трех метрах от Мефа пакетпорвался окончательно. На асфальт хлынули яблоки. Женщина попыталась удержатьсразу все, но именно по этой причине не удержала ни одного. Последнее яблококоварно спрыгнуло у нее с рукава, миновав ладонь.

Меф смотрел на желтый лопнувший пакет и ощущал, что и у неговнутри что-то рвется, будто невидимые пальцы сдирают с памяти оберточнуюбумагу. Там, где совсем недавно – только сегодня утром – росли цветочки иберезки, все было ясно, понятно, привычно – дом, мать, Эдька, университет,Дафна, – теперь темнели безобразные провалы.

Это было так жутко, что Меф ощутил себя птенцом, который,выбравшись из скорлупы, вновь пытается в нее забраться. Страшно! Вокруг всеогромное, новое – деревья, небо, заборы, коршуны. В скорлупу хочу, в скорлупу!Там тепло, уютно и ничего, кроме яичницы, тебе не угрожает!

Однако скорлупа уже осыпалась, и цыпленка никак не вмещала.

Пришлось встряхнуться, расправить крылья и признать, чтокурорт закончился и началась собственно жизнь.

Первый шаг к свету – оставить свою помойку при себе и неделиться ею с другими. Второй – хотя бы вчерне разгрести ее.

Неформальные разговоры златокрылых

– Расскажи мне сказку! – надув губы, потребовала Ирка.

Сегодня она болела и имела право на капризы.

– А самой почитать? – вздохнул Багров и слетел со стула,контуженный брошенной подушкой.

Валькирии не мажут, даже если у них смертельная температура«тридцать семь и два» и за вечер они чихнули целых четыре раза.

– Рассказывай! Не сачкуй!