Его верхняя половина сломалась, и выглянула распареннаяфизиономия Чимоданова. По нему не читалось особого разочарования, что онлишился магии. Главным и огромным плюсом Чимоданова всегда было восприниматьвещи как данность. Закинь собаку на Северный полюс – она встряхнется,осмотрится и бойко побежит искать, где согреться, а человек будет ныть, стонатьи размышлять, за что ему, умному и хорошему, такое наказание.

– Привет! – сказал Меф, протягивая руку.

В ответ ему неохотно сунули ватную трехпалую ладонь, имевшуюразмер боксерской перчатки.

– Уже, – буркнул Петруччо.

– Что уже?

– Здоровались.

– Разве? Когда?

– Ну когда-нить. Че повторяться-то? Один раз скажешь«здрасьте», а другие встречи уже прицепом. Если не прощаться, то и сойдет! А тобашка пухнет помнить, кого сегодня видел, а кого нет.

Меф улыбнулся. Чимоданов был, как всегда, в своемрепертуаре.

– Тебе не жарко? – сочувственно спросил Меф, наблюдая, какПетруччо, отдуваясь, вытирает пот со лба.

– Вихровой все равно хуже. Она в купальнике торчит вмоло?чке. Изображает тропическое лето! А знаешь, что такое молочка? Два рядаоткрытых холодильников и жуткий дубняк! Вчера их там трое было, сегодня дведругие заболели! – злорадно поведал банан.

У дурака, как известно, две радости: первая радость – когдасамому хорошо, вторая – когда другому плохо.

– А Мошкин тоже тут? – спросил Меф.

– Ага, ща! Будет он! Мошкин теперь на полиграф полиграфычаучится, – сказал Петруччо, пожалуй, даже с теплотой. – А ты поступил?

– На биофак. Пока на вечернее, а там, сказали, видно будет.

Чимоданов заинтересовался.

– А че там? Крыс режете?

– На дневном не знаю как. А мы вроде нет, – сказал Меф,проучившийся пока что только две недели.

– А лягушек?

Меф мотнул головой.

– А-а-а! – разочарованно протянул Петруччо. – А трупы?Трупов тоже не вскрываете?

Узнав, что трупы вскрывают в основном медики, Чимодановразочаровался в Буслаеве еще больше. Меф пообещал себе, что в следующий разбудет всем говорить, что не вылезает из анатомички неделями и единственный нетеряет сознание, когда все вокруг уже в обмороке.

– Лопать хочешь? – предложил Петруччо, толчком придвигая кМефу коробку, набитую под завязку продуктами.

– А можно разве? – спросил Буслаев, выуживая из кучиглазированный сырок.

– Это можно. Просрочка, – пояснил Чимоданов, кивая назачеркнутый фломастером ценник.

– Я думал: просрочку уничтожают! – сказал Меф, вспоминаядокладные, которые писала на него Митина.

– А мы что делаем? – удивился Петруччо. – Не боись, нетраванешься! Я знаю, что брать. Йогурты не тухнут, всякая нарезка колбаснаятоже, а вот с творогом лучше не связываться, если дата пролетела… Кстати, тебетелевизор не нужен дешево? Тут пацанчик один телевизорами занимается.Нормальные телевизоры, новые, только без коробок.

Мефу телевизоры без коробок были не нужны. И с коробкамитоже.

– Хозяин – барин. А как насчет мониторов? Тоже нет? Некраденые, не боись! Офисы всякие закрываются, а он скупает, – разочарованносказал Чимоданов.

Петруччо, как всегда, был весь в комбинациях.

Ключом от квартиры Меф проткнул упаковку колбасной нарезки,вскрыл и понюхал. Пахло неплохо, хотя ценник и был перечеркнут.

– Только здесь ешь! По залу не светись особо! – предупредилЧимоданов.

– Почему?

– Чтобы уроды из охраны не пристали. А то прибегут и будутвонять. Когда у человека мозги гнилые, они воняют обычно дурными словами изорта.

– Чего ты злой-то такой? – удивился Меф.

Петруччо скривился:

– А ты попыхти тут с неделю! Начальник службы безопасностираньше в тюрьме работал. Играет в государственную границу, елы-моталы!.. Всюдукарточки, шмарточки, зоны доступа. Даже своих шмонают, когда через служебкувыходишь. Достали!

– Так вон же камера! А ты говорил: не просматривается! –спохватился Меф, замечая маленький черный глаз, смотревший на них в упор.

Чимоданов поднял глаза и лениво помахал ручкой.

– Скажи дяде чи-и-из!!!

– Сы-ы-ыр! Думаешь, не видно?

– Не боись! Знаешь, где у нее проводка проходит? По несущейколонне спускается, а внизу узел, где камеры по этой части зала разводятся. Вонза той решеткой – видишь?

– А у решетки постное масло! – сообразил Меф.

Чимоданов похлопал его по плечу.

– Точно, сын мой! Стратегически верно мыслишь! На второйдень, как меня сделали «бананом», произошло короткое замыкание. Подчеркиваю:маслу положено разливаться.

Буслаев хмыкнул. Что ж, «бананы» тоже имеют право намаленькие тропические секреты.

Минут пять спустя, когда Меф, помогая на добровольныхначалах гипермаркету, утилизировал просроченный йогурт, в дачном отделевозникла Вихрова. Злая и продрогшая. На Нате были белая юбка с нашитымилепестками, желтый купальник и черная шапочка с усиками. Сзади к купальникубыли прикреплены маленькие крылья.

– Ты кто, ромашка? – спросил Меф.

– Слепой, что ли? Пчела я! – простуженным голосом ответилаНата. И в самом деле: она была сердита, как пчела, и разве что не жужжала.

– А почему юбка белая, а не полосатая?

– Потому что пчела сидит на ромашке! Вот сейчас я присяду ибуду на ромашке! Ясно тебе? Глаза протри!!!

Меф не понял, как можно одновременно быть и ромашкой ипчелой, но оставил свои сомнения при себе. Слишком заметно было, что Вихрова нев духе. Мефодия она не видела давно, но смотрела на него кисло, не пытаясьпритвориться, что рада. Это было даже не равнодушие, а нечто более глобальное.Как для антарктического пингвина не существует африканского страуса, так и Мефадля Вихровой тоже не существовало. Они обитали на разных материках, междукоторыми не было морского сообщения.

– Уступи девушке место! – буркнула Ната Чимоданову.

– Перебьешься! – отвечал Петруччо.