– Ничего, дорогая. Бывает.

При выходе с карусели можно было обогнуть ее и снова встать в очередь, или же направиться к выходу из здания. Роджер уже ждал меня, и это значило, что одного раза было достаточно. Как ты уже догадался, меня это устраивало. У выхода висело большое пластиковое ведро с надписью «КОЛЬЦА». Добытые во время катания кольца надо было кидать туда. Я так и не знаю, какой приз достается за бронзовое. Я хотела положить свое обычное металлическое кольцо в сумку. В прошлый раз я оставила его себе в качестве сувенира, но оставлять напоминание о конкретно этой поездке я не собиралась. Я протянула руку к ведру и разжала ладонь.

Кольцо полетело вниз, но его поймала маленькая ручка. Подняв взгляд, я успела заметить копну рыжих волос и джинсовую куртку, которые удалялись с места преступления. Сзади на меня налетел мужчина. Извинившись, я пошла к Роджеру.

– И что это было? – спросил он, кивнув вслед девчушке.

– Понятия не имею. Я предложила ей это кольцо еще на карусели, но она отказалась.

– Дети – странные существа.

* * *

Мы шли в тумане. Роджер предложил пообедать, и, несмотря на то, что от одних только его слов мой желудок болезненно сжался, я согласилась. По Мейн-стрит мы дошли до бистро «Ок-Блаффс» – закусочной, которая вопреки виниловым диванчикам и столешницам под дерево позиционирует себя как престижное заведение. Иллюзию пыталось поддержать и заламинированное меню, в котором стандартным блюдам давались оригинальные имена, призванные убедить посетителей, что им преподнесут что-то более захватывающее, чем чизбургер, который заказал Роджер, или омлет с тостом, который выбрала я. Когда официант, приняв заказ, отошел от нашего столика, Роджер спросил:

– Как прокатилась? Ощутила, что хотела?

Я хотела сказать: «И даже то, чего не хотела» – но вместо этого спросила:

– А по мне было не видно?

– Нет, – сказал Роджер. – Боюсь, меня кое-что отвлекло.

– Отвлекло?

– Только карусель пришла в движение, я услышал, как кто-то дважды позвал меня по имени. Не «Роджер», а «Роджер Кройдон», так что я решил, что это кто-то из знакомых. В конце концов, какова вероятность, что в толпе находился мой полный тезка? Оказывается, все же была, хоть и небольшая, потому что следующие несколько минут я искал в толпе знакомое лицо, но так никого и не увидел. Я был в полной уверенности, что тот, кто меня позвал, стоял в противоположном углу здания. Голос донесся издалека. Но в таком огромном пространстве, среди гвалта и музыки, как сказать наверняка? В результате я пропустил все твое катание. Я заметил, что ты споткнулась на выходе, и тебя поймала молодая девушка.

– Молодая девушка? Она была пожилой.

– Нет же, ей было не больше двадцати.

– Роджер, – сказала я, – она была старше тебя лет на десять – минимум.

– И поэтому ты считаешь ее старой? Хорошо, приятно слышать. Уверяю тебя, дорогая, она была моложе тебя, что, в сущности, делает ее совсем ребенком.

– Голос, – спросила я, – ты его узнал?

– Затрудняюсь определить, – ответил Роджер. – Как я сказал, акустика в здании могла исказить его до неузнаваемости.

– И ты не смог разобрать, женский он или мужской? Молодой или старый?

Роджер улыбнулся.

– Откуда такой внезапный интерес?

– Так мог или нет? – сердце снова заколотилось.

Он покачал головой.

– Если бы меня прижали к стенке, то я бы, может, сказал, что слышал голос молодого человека, но ни в коем случае не стану этого утверждать. С таким же успехом это мог быть голос старика, девушки или женщины. А почему ты спрашиваешь?

– Но ты считаешь, что это был молодой человек?

– Да.

– Ты его не узнал?

– Нет, нет и еще раз нет, – ответил Роджер, изображая раздражение. – Я что, пропустил шутку?

– Это не шутка, – отрезала я. – Я не знаю…

– Тед, – выпалил Роджер, широко распахнув глаза. – Боже мой, ты думаешь, меня позвал Тед. Почему? Почему ты спросила, видел ли я тебя на карусели? Что произошло? Расскажи мне!

Он повысил голос.

– Успокойся, – ответила я. – Я расскажу тебе про карусель, только успокойся.

Официант принес колу для Роджера и чай с лимоном для меня. Он поставил стакан перед Роджером и начал возиться с чашкой и блюдцем. Я протянула руки, чтобы помочь ему, и взглянула на его лицо. В следующую секунду я отпрыгнула на другой конец дивана и, спрятав лицо в ладонях, закричала что есть мочи. Как можно дальше – я должна была убраться от него как можно дальше. Я вскарабкалась на сиденье, пытаясь еще глубже забиться в угол. Одна нога соскользнула и ударила официанта прямо по коленке. Я слышала, как он вскрикнул, слышала грохот подноса, а с ним и звон слетевших на стол и на пол чашки, блюдца, ложки и чайника. Кипяток, разлившись по столу, полился через край и окатил мою ногу, и боль в ноге взорвалась фейерверком.

– Вероника! – закричал Роджер, потянувшись ко мне через стол. Я с яростью шлепнула его по рукам, не открывая глаз. Что-то коснулось моей ноги. Я начала брыкаться, но ничего не задела. Все это время продолжая истошно кричать, надрывая глотку. Роджер пытался схватить меня за плечи, запястья, ладони, выкрикивая «Вероника!» снова и снова, как будто мое имя было волшебным заклятием, которое должно было сработать. Я дралась с ним не на жизнь, а на смерть, будто отбивалась от самого дьявола, шлепая, царапая и не жалея кулаков, в то же время пытаясь еще больше вжаться в угол.

Ты угадал: я увидела Теда. И ты думаешь: «Должно быть, ужасно было встретиться лицом к лицу с мертвым пасынком. Неудивительно, что она вскочила, закричала и постаралась убежать» – но тебе вряд ли понятно, почему моя реакция была такой бурной, почему я была на грани истерики. И, понятное дело, Роджер не видел ничего из того, что видела я. Когда я с криками отскочила в угол, он взглянул на официанта. И увидел лишь тощего семнадцатилетнего парня с оливковой кожей, покрытой акне. А я видела Теда – таким, каким бы он к тому времени должен был стать. Все произошло так быстро, что мне хочется сказать какое-нибудь клише вроде «в мгновение ока», но даже это выражение не подойдет для описания длительности моего видения. В фильмах скорость кинопленки… Сколько там? Двадцать два кадра в секунду? Примерно столько. Так вот, все произошедшее со мной заняло, ну, кадра три.

Представь, что камера направлена на меня, когда я поднимаю глаза на официанта. А теперь поставь на паузу в тот момент, когда на экране появляется то, что вижу я. На первом кадре над черной футболкой официанта появится лицо Теда. Оно почти не изменилось с момента нашей последней и единственной встречи: это было то же лицо, которое смотрело на меня с фотографий, развешанных по Дому Бельведера. Вытянутые, лошадиные черты, шрам на переносице, приспущенные веки. Кожа загорелая, но оттененная серостью. На лице – никакого выражения. Я бы сказала, что это лицо трупа, но оно было еще более пустым, что ли… Жесткое, а не умиротворенное, и на нем не читалась ни одна эмоция. Ты подумаешь: «Ужас какой».