здания и трудились на песчаном карьере. Женщин же обычно отправляли на производство. Алевтина Тихоновна попала на фабрику, где занимались пошивкой сапог для нужд Рейха. Со временем её новая знакомая Алеся, которая работала на пищеблоке, замолвила перед кем-то словечко, и перетащила Алевтину Тихоновну к себе. Все узники Крестов умирали от голода, а Алевтина Тихоновна сумела выжить и дождалась того момента, когда наши войска взяли Псков и освободили всех выживших.

Настя говорила с задором, очевидно наслаждаясь тем, как ей удаётся держать интригу. Устав от такого обилия информации, Зверев, который уже начал немного злиться из-за того, что Настя устроила весь этот спектакль, остановил рассказчицу вопросом:

– А что стало с той женщиной – Алесей? Она выжила?

– Нет! С ней случилось то, чего она больше всего боялась! Её забрали в лабораторию доктора Зиверта, а оттуда никто уже никогда не возвращался живым. Так вот, по словам Алевтины Тихоновны, именно Тень посоветовал Фишеру направить её подругу в лабораторию для опытов.

– Наконец-то! – Зверев зарычал. – Может, хотя бы теперь ты мне расскажешь, кто же такая эта твоя Тень?

– Не такая, а такой! – уточнила Настя. – Этот человек был правой рукой и помощником Фишера. Он появился спустя полгода после того, как Алевтина Тихоновна угодила в Кресты. Кто он такой и откуда, точно никто не знал. Говорили, что он тоже был узником и был приговорён к умерщвлению в газовой камере, но как-то сумел избежать смерти. Он носил чистую одежду, питался вместе с конвоирами и мог в любое время свободно передвигаться по лагерю. Это был русский, настоящего имени которого никто не знал. Крестовского душегуба в лагере знали все, а вот его помощник не любил привлекать к себе внимания. Он передвигался совершенно бесшумно и обычно стоял где-нибудь в сторонке, будто бы отсиживался в тени. Поэтому в Крестах его и стали называть Тенью! Алевтина Тихоновна сказала, что этот человек жил неподалёку от пищеблока, и, пожалуй, она одна из всех сейчас сможет опознать этого человека, потому что остальные не выжили.

– И ты хочешь сказать, что на той фотографии с праздника был этот самый человек? Тень?

– Совершенно верно! – отчеканила Настя. – Она так и сказала: «Это он – Тень, можете даже не сомневаться!»…

– Всё ясно! Может, хотя бы сейчас ты мне скажешь, на кого же указала твоя новая знакомая?

Настя рассмеялась:

– А ты разве сам ещё не догадался?.. – В этот момент в трубке послышались посторонние звуки. – Кто-то стучится в дверь! Наверное, это Веня, я попрошу, чтобы Алевтина Тихоновна его впустила!

Зверев услышал, как девушка бросила трубку на стол.

– Подожди!!! Постой… – воскликнул Зверев, но Настя его уже не слышала.

«Веня! Это ведь ты?» – Зверев сжал трубку так, что пальцы его побелели. Какое-то время было тихо, потом послышались голоса.

После этого раздался женский крик.

Что-то грохнуло, словно упало что-то тяжёлое. Послышался звон разбитой посуды, Зверев закричал в трубку:

– Настя, да возьми же трубку!!!

Ответом ему была тишина. Зверев почувствовал дрожь, и спустя пару мгновений кто-то все же поднял трубку. Зверев услышал слегка учащённое дыхание.

– Настя? – Зверев застонал от отчаяния. – Веня?.. Вениамин, твою ж мать!!! Это ты?

– Mein Name ist nicht Venya, du Idiot! Beruhige dich und suche dein Mädchen nicht mehr, weil sie gestorben ist[35], – на чистом немецком ответил голос, после чего в трубке раздались короткие гудки.

* * *

– Павел Васильевич! – в отчаянии выкрикивал Костин. – Да не вру я вам, ей-богу! Я здесь, на Полтавской. Только что разговаривал с тутошней хозяйкой. Зовут её Галина Петровна Зотова, с мужем этой Зотовой разговаривал, она никакую Алевтину Тихоновну Артюхову не знают. Они оба молодые, лет по тридцать, и сынишка у них семи лет, Игорьком зовут. И Насти здесь тоже нет! Нет и не было! И телефона у них тоже нет, поэтому я как убедился, что не туда попал, так сразу бросился телефонную будку искать. Еле нашёл. Что теперь делать-то?

Зверев застонал, несколько раз стукнул трубкой по столу и тут его осенило.

– Где листок с адресом, который я тебе дал?

– Тут у меня! – ответил Веня.

– Посмотри на него внимательно! Ничего странного не видишь?

– Не вижу.

– На цифры смотри! Почерк, цвет чернил… Ну…

– По подчеркам я не спец! А вот чернила… Вроде единица немного светлее!

– Всё, возвращайся в Управление и жди моего звонка, – сухо процедил Зверев и повесил трубку.

Когда спустя тридцать минут дежурный автомобиль Управления со скрипом остановился возле дома номер два по улице Полтавской, там уже собралась толпа. Возле самой калитки дома номер два стояла карета скорой помощи, а санитары выносили из дома накрытое простынёй тело. Зверев подбежал, оттолкнул кого-то и сорвал простыню с лица убитой женщины.

– Подвиньтесь! Милиция! – крикнул он с надрывом.

На носилках лежала женщина лет сорока пяти, довольно крепкая на вид. Лицо жертвы уже начало синеть, на нём застыла гримаса не столько страха, сколько удивления.

– Девушка! Здесь должна была быть девушка, – в отчаянии воскликнул Зверев.

– Это Алевтина, хозяйка дома! – пояснила одна из стоявших неподалёку женщин. – А девчонку уже увезли! Такая молодая, и на тебе, сердечко подвело. Что за напасть? Всё понимаю, но чтобы сразу у двоих вот так…

Зверев уже не слышал рассуждения соседки Алевтины Артюховой. Он сел на лавку, согнулся и, стиснув голову руками, негромко застонал.

Глава третья,

в которой Зверев высказывает свои соображения по поводу главных подозреваемых

Проводить Настю в последний путь пришло едва ли не всё Управление. Моросил дождь, все прятались под зонтами, венки приходилось придерживать, чтобы их не унесло ветром. С последним словом выступили Корнев и Игнатов, начальник криминалистического отдела. Выступал Боря Штыря от лица коллег. Все хвалили Настю, называли настоящим мастером своего дела. Юля Кравченко и Эмилия Эдуардовна вытирали платочками слёзы.

Во время похорон Зверев держался обособленно. Стоял чуть в стороне и за всё время ни разу не закурил. Он смотрел то на Шувалова, то на Славина, прокручивал в голове последние слова Насти, услышанные им по телефону. Когда Костин подошёл к Звереву и попытался что-то сказать, то тут же услышал довольно грубое: «отстань!» и отошёл в сторону.

На поминки Зверев тоже не пошёл.

Когда оркестр заиграл похоронный марш, Зверев отвернулся и пошёл меж могил в сторону ворот. Он не прихватил с собой зонт, и промок насквозь, пока шёл на трамвайную остановку.

Всю дорогу он был сдержан, но придя домой, дал себе волю.

Утерев ладонью повлажневшие глаза, Зверев поставил перед собой бутылку «Столичной». Пил он