– Вы отдадите себя на милость человека, убившего своего единственного соучастника? Человека, приложившего немало усилий, чтобы заставить вас бояться за свою жизнь, и едва не погубившего при этом Харриет?

Бенедикт произнес ее имя, посмотрел поверх головы леди Крейчли на дверь напротив своей и только сейчас заметил, что Харриет открыла дверь, но в комнату не вошла. Она стояла на пороге спальни, безвольно опустив руки.

– Харриет? – обеспокоенно окликнул ее Бенедикт.

– Кто-то был в моей комнате, – произнесла она небрежным тоном, никак не вязавшимся со смыслом сказанного.

Харриет охотно отодвинулась, когда он ласково подтолкнул ее, и Бенедикту открылось зрелище, приковавшее ее к месту.

– Черт побери! – выдохнул он.

Кто-то побывал в ее комнате, и сомневаться в этом не приходилось, потому что этот кто-то оставил комнату в полном разгроме. Одеяла были сдернуты с кровати и валялись на полу комом, тревожно напоминавшим человеческое тело. Из распахнутого шкафа и комода было выброшено все содержимое. На одной светлой перчатке появились черные пятна – она попала в лужу чернил, вылившихся из опрокинутой бутылки на бюро. Каждую свечу переломили пополам, а золу из камина высыпали на середину комнаты. На всех окнах виднелись отпечатки ладоней, испачканных в золе, – большие, очевидно, мужские, и человек здорово постарался, чтобы дотянуться до самого верха.

– Харриет, – сказал Бенедикт, – проверь, что у тебя пропало. Кошелек с деньгами или драгоценности.

Она поморгала, глядя на него расширенными глазами – Харриет явно не привыкла, чтобы кто-то посягал на ее собственность, – но быстро взяла себя в руки и полезла под кровать за саквояжем.

– Вы думаете, это вор? – Леди Крейчли вошла в комнату и стиснула руки. Сейчас она выглядела значительно старше, чем несколько минут назад.

– Сомневаюсь, – ответил Бенедикт, глядя, как Харриет вынимает из саквояжа небольшой ридикюльчик.

– Все деньги на месте, – сказала она, встала, провела рукой по верху шкафа и показала сережки и ожерелье. – Мои драгоценности, – скорчила Харриет гримасу, – ровным счетом ничего не стоят. Может, вор разозлился из-за моей бедности и решил вдребезги разнести комнату?

Бенедикт молчал и задумчиво смотрел, как густые черные чернила медленно капают на пол.

– Харриет, ты записываешь в свой дневник, как продвигается наше расследование?

– Да. – Она улыбнулась, быстро сообразив, о чем он. – Можешь не беспокоиться насчет любопытных глаз, Бенедикт. Я прячу дневник там, где его никто не найдет.

Он вскинул бровь:

– Под матрацем?

Харриет не смогла скрыть досаду, проходя мимо Бенедикта к бюро, с которого на пол сбросили все, кроме бутылки чернил. Харриет опустилась на колени, но не для того, чтобы подобрать упавшие вещицы. Она пошарила под бюро и извлекла оттуда дневник, прикрепленный к нижней крышке.

Потом покачала головой, глядя на Бенедикта, и сообщила Дортее:

– Дилетант!

Однако герцогиня улыбнулась очень рассеянно – что-то в комнате привлекло ее внимание.

Бенедикт, подавив соблазн улыбнуться Харриет, проследил за взглядом хозяйки, и его улыбка сменилась мрачным угрожающим выражением. Он хорошо видел свое отражение в зеркале над камином – между словами, написанными поперек стекла чем-то кроваво-красным.

УБИРАЙСЯ ПРОЧЬ ИЗ ЭТОГО ДОМА

– Это не… – Дортеа у него за спиной потрясла головой, – не то, что я думаю, мистер Брэдборн?

Бенедикт легонько провел кончиками пальцев по застывшим красным буквам, растер вещество между большим и указательным пальцами и всмотрелся в крохотные семечки.

– Джем.

– Клубничный или малиновый? – вежливо уточнила Харриет, а когда он обратил на нее свой мрачный взгляд, поморщилась и призналась. – У меня аллергия на малину.

– Харриет, – встревоженно, по-матерински запричитала леди Крейчли, – это очень серьезно. Может быть, вам следует уехать отсюда?

– Это действительно серьезно! – кивнула Харриет, чем обескуражила обоих собеседников – Если этот человек зашел настолько далеко, что решился угрожать лично мне, Дортеа, значит, мы заставили его чувствовать себя крайне неуютно. Должно быть, мы с Бенедиктом подошли к шантажисту вплотную. Именно поэтому мы и не должны уезжать, иначе мерзавец добьется как раз того, чего хочет. Разве не так, Бенедикт?

Он смотрел на Харриет, не в силах поверить в то, что ощущает исходящее от нее возбуждение как материальное тепло.

– Поговорим об этом после, – сказал он и заметил, что ее триумфальная улыбка гаснет. – А пока ты не отойдешь от меня ни под каким видом, Харриет. Если этот убийца – а он убийца, мадам, не забывайте, – замыслил что-то против тебя, я не желаю давать ему ни малейшей возможности действовать. Я должен постоянно тебя видеть.

Харриет скорчила гримасу:

– А если мне нужно будет попудрить нос?

Бенедикт сжал кулаки и процедил сквозь зубы:

– Я подержу пудреницу.

Харриет ошеломленно заморгала.

– А что делать мне, мистер Брэдборн? – спросила леди Крейчли, обуреваемая жаждой действия.

– Найдите мистера Латимера. Думаю, если он будет рядом с вами, вы тоже окажетесь в безопасности.

– Да. – Она улыбнулась, и ее улыбка сияла любовью, которой не было в лице Харриет, когда Бенедикт приказал ей находиться рядом.

– Вместе, – продолжал Бенедикт, – вы осмотрите все комнаты на предмет вандализма, и будьте готовы – может, кто-то из гостей расскажет вам о странных звуках в коридоре прошлой ночью.

– А вы ничего не слышали? – Леди Крейчли перевела згляд с него на Харриет.

Бенедикт напрягся. Все, что он слышал ночью, – это сладкий звук прерывистого дыхания Харриет.

– Нет, – очень просто ответила Харриет.

– Мы обыщем дом, – сказал Бенедикт, – и если обнаружим что-нибудь необычное, найдем вас.

– Необычное? По сравнению с этим и всем уже случившимся? – Леди Крейчли раскинула руки, словно хотела заключить комнату в объятия, потом опустила их и покачала головой: – Что-нибудь более необычное, чем это, мистер Брэдборн? Тогда можете забирать этот чертов дом себе, а я перееду в Лондон.

Герцогиня решительно вышла из комнаты, и Бенедикт повернулся, готовый продолжить сражение с Харриет, но растерялся, увидев, что она наморщила лоб и покусывает нижнюю губу.

Харриет настойчиво прошептала:

– Мне нужно попудрить нос.

– В самом деле, Бенедикт, неужели это все необходимо?

Бенедикт, сидевший напротив, не поднял глаз от письма, которое он решил отправить своим коллегам в Лондон, и Харриет сердито нахмурилась. После инцидента в спальне он игнорировал ее вопросы и жалобы, словно все ее слова были бестолковыми, а попросту сказать – глупыми.