Лиззи взяла ее руки в свои, покачав головой:

– Харриет, прости. Должно быть, мои неприятности кажутся тебе такими ничтожными…

– Ничего подобного. – Харриет стиснула руки Элизы. – Я рассказала тебе это только для того, чтобы ты поняла – мое воспитание оставляет желать лучшего. Вместо чересчур заботливой матери у меня был отец, таскавший меня за собой по игорным притонам. Именно потому, что он меня так воспитывал, я и оказалась такой, какая есть. Надо здорово постараться, чтобы меня испугать. Я прекрасно себя чувствую, приехав в одиночестве в большой дом, который, по слухам, полон привидений. Здесь я подружилась с девушкой, чья мать не может быть такой уж ужасной, раз воспитала из своей дочери такого чудесного человека.

Лиззи стала розовой, как ее платье, и улыбнулась:

– Она позволила мне приехать сюда, хотя и боится этого дома.

– Вот именно, – кивнула Харриет, и они дружно зашагали к гостиной.

Леди Крейчли превосходно обставила комнату для встречи с духами, и Бенедикт чувствовал, что Харриет придет в восторг от меланхоличных теней, наполнявших гостиную. Фонари затемнили стеклом, раскрашенным в пурпурные и красные оттенки. Круглый стол передвинули в центр комнаты и накрыли накрахмаленной белой скатертью, а в середину стола поставили витой канделябр. Отблески пламени свечей отражались в окнах, за которыми давно наступила ночь. Бенедикт посмотрел на часы, стоявшие на каминной полке. До полуночи – колдовского часа, когда начнется сеанс, – оставалось всего несколько минут. Он-то думал, что опоздает, потому что под покровом тьмы возвращал на место дневник.

– Брэдборн! – На него смотрел Оскар Рэндольф, сидевший среди небольшой группки гостей у камина. – Вы как раз вовремя, чтобы услышать, как гадают по руке нашей мисс Мосли. – Он, стараясь выглядеть зловеще, подвигал вверх-вниз своими густыми белыми бровями. – Скоро мы узнаем, какие пороки гнездятся в ее душе.

Бенедикт нашел взглядом Харриет, сидевшую вплотную к камину в кресле с высокой спинкой. После стычки с Эллиотом она выглядела ничуть не хуже, чем обычно.

Леди Дортеа попросила своих гостей одеться в темное, и Харриет выбрала платье, черное как смоль, но очень простое, – обтягивающие рукава едва прикрывали плечи, а изысканная черная лента была завязана под грудью. На фоне черной ткани лицо Харриет казалось особенно бледным, а улыбка, сверкнувшая навстречу Бенедикту, белой, как лунный свет. Харриет встретилась с ним взглядом, и на фоне темной комнаты и темного наряда ее глаза цвета спелой пшеницы казались ему искрящимися.

– В ее душе нет пороков. – Бенедикт даже не понял, что произнес это вслух, да еще и интимным тоном, но тут Элиза Пруитт обернулась в его сторону и посмотрела расширенными, все понимающими глазами.

Харриет нервно улыбнулась.

– Ну что ж, продолжайте, мадам Люба, – сказала леди Дортеа с кривой усмешкой. – Не хочется, чтобы все знали только обо мне.

– В будущем леди Дортею ждет огромное богатство, – кивнув, поведал Рэндольф Бенедикту.

Бенедикт подошел ближе и увидел, что ладонь Харриет лежит на бледной пухлой руке с мерцающими черными ногтями. У мадам Любы были черные, как уголь, волосы и глаза, сверкающие, как голубой хрусталь. Эта пышная цыганка казалась в три раза крупнее, чем сидевшая напротив Харриет. Гадалка облекла свои роскошные формы во множество ярких пестрых тканей, а над плечами плясали серьги с камнями, настолько тяжелые, что женщину с более хрупкой фигурой они бы просто пригнули к земле.

Цыганка вела пальцем по линии на изящной ладони Харриет.

– У вас ровная линия жизни, – произнесла она, не отрывая глаз от ладони. – Вы доживете до глубокой старости. А вот эти присоединившиеся линии означают хороших друзей, которые вам помогают.

Харриет кивнула и прошептала, обращаясь к цыганке:

– А рыбу вы там не видите?

Мадам Люба глянула исподлобья:

– Нет никакой рыбы.

Харриет скорчила гримаску, и все, кто стоял вокруг, рассмеялись.

Лиззи заметила, что Бенедикт нахмурился, не поняв шутки, и пояснила:

– Рыба – это знак богатства и процветания.

– В вашем будущем есть своего рода сокровище, – заявила мадам Люба. – Награда, которую вы должны отыскать.

Харриет улыбнулась ей:

– А вы не можете просто сказать, где она находится?

– Это невозможно.

– Этого-то я и боялась.

Цыганка, наморщив лоб, снова посмотрела на ладонь Харриет, потом подняла глаза и пронзила мисс Мосли взглядом, словно осколком стекла. Казалось, что на ладони Харриет она прочла только одну часть ее судьбы, а вторую часть искала в глазах.

– Вы готовы полюбить, – решительно отпустила цыганка ладонь, – кого-то в этом доме.

Бенедикта обдало жаром. Лиззи посмотрела на него и быстро, пока никто не заметил, отвела взгляд в сторону, Харриет вообще не взглянула на Бенедикта.

В комнате наступило неуютное молчание. Бенедикт слышал, как грохочет у него в груди сердце.

Тут Харриет поднесла ладонь так близко к глазам, что едва не уткнулась в нее носом, и вздохнула:

– Уж лучше бы вы увидели здесь рыбу.

– А теперь начнем общение с духами.

По непонятной причине – может, из-за серьезности тона мадам Любы – Харриет ощутила невольную дрожь. Все расселись вокруг стола. Вместо канделябра на нем теперь стояли девять восковых свечей разной длины. Свечи разделили между присутствующими. Цыганка, сверкая глазами, как алмазами, попросила каждого взяться за свою свечку и думать только о приятном.

Харриет изо всех сил гнала от себя мысли о смущении и удивлении, охвативших ее после гадания по руке. Она осторожно посмотрела на Бенедикта, сидевшего рядом. В первый раз с того момента, как он вошел в гостиную, она не ощущала на себе его взгляда. Знает ли Бенедикт, о ком говорила мадам Люба? А вдруг подумал, что Харриет влюбилась в какого-нибудь другого мужчину? Расстроился из-за того, что это может быть он, или надеется на это?

Он повернул голову в ее сторону, и Харриет быстро отвернулась. Глядя только на цыганку, она твердо сказала себе, что та скорее всего просто играет роль и на каждом представлении непременно сообщает, что кто-то из зрителей скоро разбогатеет, а кто-то влюбится.

– Пожалуйста, – произнесла мадам Люба, – возьмите за руки тех, кто сидит рядом.

Обе руки Харриет лежали на коленях. Не успела мадам Люба дать последние распоряжения, как сильные пальцы переплелись с пальцами Харриет. Она глянула на Бенедикта, и тот, посмотрев ей в глаза, слегка сжал ее ладонь. Харриет другой рукой взяла руку Лиззи и снова повернулась к цыганке. Шарлатанка она или нет, но про Харриет все рассказала точно.

Ничего бы этого не случилось, не наклонись Лиззи вперед и не спроси у мадам Любы: