За первый час заточения Харриет запугала себя до полусмерти. Богатое воображение развлекало ее картинками того, как шантажист – это если не вспоминать, что он еще и убийца, – рыщет во тьме в поисках чего-нибудь тяжелого и тупого, чтобы разбить ей череп, или острого, чтобы пронзить грудь. Если ей суждено быть убитой, решила Харриет, пусть это будет тот же способ, что достался несчастному мистеру Хоггу. Пуля хороша еще и тем, что ты не знаешь, откуда она прилетит.

Когда пошел второй час, она стала придумывать, как одолеть негодяя. Харриет расположилась так, чтобы как следует пнуть его, когда дверь откроется. Если суметь дотянуться до его оружия – ведь он этого не ожидает, – то запросто можно одержать над ним верх. К концу этого часа измышлений и придумок сердце ее стало биться ровно, и Харриет начала гадать, а вернется ли шантажист вообще.

Сидя на холодном полу, она заколотила ногой в дверь, но после нескольких сильных ударов, увидев, что даже пыль, покрывающая дерево, не осыпалась, Харриет успокоилась. Становилось все холоднее, и Харриет укутала ноги мешками. Она перлась о стену, колени пришлось согнуть из-за тесноты; Харриет положила голову на скрещенные на коленках руки и не заметила, как уснула, а проснувшись, не сразу поняла, где она и что с ней.

Харриет поморщилась – болела сведенная шея – и только тут сообразила, что ее разбудило. Шаги – к запертой двери кто-то приближался. Харриет нахмурилась: что-то в этой тяжелой поступи показалось ей знакомым.

Под дверь просочился свет, ручка задергалась. Харриет уже открыла рот, чтобы закричать, набрала в грудь воздуха – и ощутила запах дыма. Закрыв рот, Харриет внезапно поняла, что свет больше не пробивается из-под двери. Светилась вся дверь, но не золотистым огнем, а неестественным, холодным голубым цветом. Харриет подняла глаза выше, увидела самое яркое пятно света наверху двери, и глаза ее округлились – пятно приняло форму лица. Рочестер.

Его лицо выступало из дерева, словно двери вообще не существовало, и на этом лице, грубом, как скала, черные от горя глаза всматривались в стену прямо перед собой, а потом взгляд начал опускаться.

Харриет затрясло. Она зажмурилась так сильно, что глазам стало больно, вжалась спиной в стену и заскребла ногтями по половицам, чувствуя, что пират склоняется над ней.

Дверная ручка снова затряслась, и Харриет едва удержалась, чтобы не заскулить. Она видела синий свет даже сквозь веки, чувствовала дыхание мертвеца у себя на лбу…

Дверь, отворяясь, резко заскрипела, и Харриет вздрогнула. В горле рождался вопль…

– Черт подери!

– Бенедикт? – Харриет распахнула глаза. Можно было и не спрашивать – она отчетливо видела Брэдборна с фонарем в руке. Синий свет исчез вместе с пиратом.

– Что случилось? – Брэдборн осмотрел ее с головы до ног, пряча в карман небольшую металлическую отмычку. – С тобой все в порядке?

Харриет кивнула, поднялась на ноги, не обращая внимания на тупую боль в спине, но из чулана не вышла.

– Там с тобой кто-нибудь есть, Бенедикт?

– Нет. Я обошел каждую комнату, разыскивая тебя. – Бенедикт смотрел на нее, сведя брови.

– И ты не видел никого… ничего?

– Нет, – повторил он.

Ах, как хотелось Харриет, чтобы он увидел что-нибудь необычное, ну хоть что-нибудь! Она начинала чувствовать себя человеком, загнанным в ловушку одиночного безумия.

Харриет вышла из своей тюрьмы.

– Тогда давай выбираться отсюда.

– Харриет? – Он схватил ее за руку, пытаясь прочесть что-нибудь по ее лицу.

– Прошу тебя, – сказала она. – Я и наверху могу все объяснить.

Что уж там он увидел в ее лице, неизвестно, но кивнул и вслед за ней вышел из комнаты.

Харриет резко остановилась, увидев, что преградило им путь к дыре над коридором. Не синий свет, не шантажист, заперший ее в чулане, а огонь. Харриет отшатнулась и стукнулась о Бенедикта.

– Что за чертовщина?! – воскликнул он. Харриет посмотрела ему в глаза и увидела языки пламени, отражавшиеся в стеклах очков.

Бенедикт снова схватил Харриет, на этот раз весьма грубо, и потащил ее назад, в ту сторону, откуда они пришли.

– Там есть окно, – сказала она, когда Бенедикт втолкнул ее в комнату.

– Я видел, – ответил он, едва не наступая ей на пятки.

Они слышали, как пламя ревет в коридоре. Как ни странно, это звучало так, будто огромные океанские волны набегали на берег.

Окно оказалось закрытым. Харриет толкнула его, но оно не подалось. Ее сердце колотилось где-то между горлом и желудком.

– Застряло, – потрясение выдохнула она.

Бенедикт протянул руку и заколотил по окну кулаком. Огонь заполнил весь коридор, охватил дверной косяк, пополз вверх по стенам и плавно потек по каменному полу, который вообще не мог гореть.

– Бенедикт! – проскулила Харриет.

Он прошипел ругательство, которого она ни разу не слыхала даже в любимых игорных притонах отца, и, размахнувшись, ударил по окну фонарем. Стекло фонаря разбилось, осколки посыпались на пол. Оконная рама не шелохнулась.

– Бенедикт!

На полу у их ног огонь образовал дугу. Бенедикт, двигаясь быстро и плавно, вжал Харриет в холодную стену, прижался к ней всем телом, обнял за плечи, закрывая ее руками.

Когда до нее дошло, что он делает, из груди вырвалось рыдание. Харриет схватила его за отвороты сюртука и прижалась лбом к ямке у него на шее.

– Бенедикт, – прошептала Харриет, – мне кажется, я люблю тебя.

– Харриет, – произнес он, и ей подумалось, что ее имя, сказанное с таким сильным акцентом, – это самое лучшее, что можно услышать перед смертью.

И тут рев огня прекратился. Внезапно перестала трещать древесина. От наступившей тишины у Харриет заломило в ушах.

Они долго стояли неподвижно, не желая оказаться в дураках, не желая обернуться и увидеть злобное полыхание собственной смерти.

Бенедикт пошевелился. Он поднял голову, Харриет тоже.

В точности как и синий свет, и пират, огонь исчез, словно его никогда и не было.

Смех, сорвавшийся с губ Харриет, показался безумным ей самой.

Когда Бенедикт, открыв рот, посмотрел на нее расширенными глазами, Харриет сказала:

– Думаю, теперь я с удовольствием вернусь домой.

Они пожелали друг другу спокойной ночи, но Бенедикт чувствовал, что многое осталось недосказанным, что Харриет была неестественно спокойна и задумчива. Понадеявшись, что в дверь постучалась именно она, Бенедикт выкарабкался из своей не дарующей отдыха постели и открыл дверь. Харриет закуталась в свой поношенный халат, порванный стараниями мистера Эллиота, а волосы заплела в две косы.