«Да, госпожа, простите, госпожа…»

Шипение и хрюканье, как будто кому-то давят на кадык. Женский стон, пронзительный и безысходный.

«Кого?»

«Аластора»

«Зачем?»

«Хотели получить силу»

«Хотели? Обе?»

Плачь, переходящий в нестерпимый вой.

«Это она! Я ни при чем!»

Мольбы и какое-то бульканье, будто кто-то захлёбывался собственной кровью.

«Ну, вот я пришла на ваш зов. Говорите. Что хотели?»

Абсолютно детское нытьё в ответ.

Постепенно звуки становились всё тише, и я погружался в беспросветный мрак и тишину…

***

Проснулся я внезапно и сразу, как будто кто-то вытряхнул меня из забытьи в реальный мир. И мир этот, увы, оказался полон ведьм, садо-мазохистских оргий, и темных обрядов с вызыванием демонов. Мне даже не стерли память, я всё отлично помнил. Соски почти не болели, лишь нервно подрагивали, и это было весьма сладострастное ощущение. Рубцы на животе таинственным образом почти исчезли, но к такому мы с братом давно привыкли.

Нас лечили, чтобы мучить. Чтобы мы были безотказными девочками для битья и сексуальными игрушками. А игрушки ломать нельзя.

Мы с Коляном сидели на полу, прислонившись спиной к стене, между кресел, на которых восседали наши дамы – Стефа, Акулина и Евдоха. Были тут и провинившиеся ведьмы Катя и Марьяна, но их, честно говоря, узнать было очень трудно.

Они были абсолютно голые, тела их сплошь покрыты были синяками и рубцами, к тому же их обрили наголо. И вот в таком печальном виде они суетились над телом уже остывшего Палыча.

Конечно же, они его не пытались реанимировать. Они его прихорашивали к похоронам.

А потом были сами похороны, с мрачной картины которых мы и начали этот рассказ.

И вот как раз на похоронах-то и началось всё самое интересное.

Как мы помним, после весьма фривольной речи предводительницы Ордена, глаза покойного внезапно открылись. Все присутствующие дамы это, разумеется, заметили и вздох восхищения прошелестел между ними. Но не успели они осознать, что происходит, как на поляну вылетел огромный черных джип, слепя всех белым ярким светом своих фар. Двери машины распахнулись и на поляну эффектно вывалились трое парней в кожаных куртках а-ля 90-е годы – Пахом Отверткин и парочка его бородатых громил-телохранителей.

– Прошу обратить внимание, – развязно заговорил Пахом, как бы обращаясь к своим спутникам. – Мы с вами присутствуем при совершении тяжкого преступления.

– В своём ли ты уме, Пахомушка! – отозвалась на его слова Акулина, которая тоже присутствовала на церемонии. – И какое же, по-твоему, преступление тут совершается?

– Вы хороните живого человека. – Просто ответил Отверткин, подходя к гробу. – Вон у него даже глаза открыты! Это сонный паралич, а вы его закопать решили. Не хорошо, ой не хорошо это девушки!

Пахом издевательски улыбаясь, вглядывался в лица собравшихся здесь дам.

– Фух! – возмущенно выдохнула леди Стефания при его словах.

– Ну, глазки-то, положим, легко можно и закрыть, причем кому угодно, – в тон ему ответила Акулина и тут же, небрежно так, надавила ногой на лицо покойника, смазывая его торжественное выражение и действительно закрывая не к месту открывшиеся глаза. – А ты, никак, его оживить собрался?

Пахом несколько секунд оценивающим взглядом рассматривал Акулину, потом тревожно вздохнул и убрал руки в карманы, что-то там явно нащупывая.

Уж не пистолет ли?

Нет, не пистолет, как оказалось. Из правого кармана он достал небольшое овальное зеркальце, а в левой руке у него появились чётки с крестиком.

– Умничка, – улыбнулась Акулина и быстро переглянулась со Стефой. – Амулетами обзавёлся. Хороший мальчик, и амулеты у тебя правильные, сильные. Аккурат против ведьм и демонов заточены. Сильные амулеты. Я у тебя их потом заберу.

– Не заберёшь, – не глядя в её сторону, зло ответил Пахом, приседая над трупом и прислоняя к его полуоткрытому рту зеркальце, проверяя наличие дыхания.

– Сам отдашь! – ласково сказала Акулина. – Еще и умолять будешь, чтобы взяла. Да только я девушка капризная, могу и не согласиться!

Кое-кто из жриц Ордена, стоящих у гроба в импровизированном карауле, не сдержали усмешек.

Пахом нервничал. Что-то шло явно не так, как он планировал. Он раздраженно протёр несколько раз зеркальце, так и сяк заглянул в рот своему бывшему патрону, даже чуть не чмокнул его в лоб, видимо вовремя вспомнив, как только что попирали это бледное чело ногами бессовестные ведьмы.

Но ничего у него не получалось. Покойник оживать и не собирался.

– Может, подрочишь ему? – насмешливо спросила какая-то из дам.

Благородное собрание взорвалось всеобщим хохотом.

Пахом злобно вскинулся, и почему-то обращаясь к леди Стефании, прошипел:

– Я тебе сейчас жопу надрачу!

Шагнул к ней и тут же угодил в свежевырытую могилу. Заорал там, внизу, благим матом на весь окрестный лес. Видимо вывихнул или сломал ногу.

Это выглядело со стороны так нелепо, что теперь ржали даже охранники Пахома, не говоря уже о женщинах, которые просто угорали от смеха.

Он еле выполз из могилы, бледный как сама смерть, бледнее, чем усопший Палыч, и, сидя на краю ямы, тяжело дыша, принялся кое-как вправлять себе вывихнутое колено. Но получалось не очень, а боль отнимала последние силы.

Наконец он встретился глазами с Акулиной, и в этом взгляде чувствовалось неприкрытое отчаяние. Он не знал, что делать дальше. Он попал в беду, и выбраться самостоятельно уже не мог. Он готов был сдаться. Тем более что шеф его действительно оказался мертвым.

– Прошу вас… – тихо сказал он, обращаясь исключительно к Акулине, и стараясь кое-как сохранить остатки своего былого гонора.

Но не тут то было. Пахом, видимо, не до конца себе уяснил, куда он вообще попал, и какие здесь порядки.

– Что такое? – с глумливым участием спросила Акулина. – Ножка болит? Ой, бедненький! А давеча прибежал сюда такой крутой и важный. Всех обвинял в каких-то преступлениях, всем угрожал. Теперь вот в яму свалился и ножка бо-бо. Сидит и плачет, как маленький. Что с тобой, Пахомчик?!

– Ты потерял себя, – холодно заметила леди Стефания, презрительно рассматривая его жалкую фигуру на краю могилы. – Может тебя закопать вместе с твоим патроном?

Дамы одобрительно зашумели, оценив идею по достоинству.

– Да ладно! – махнула рукой Акулина, изображая сочувствие. – Может, мы его еще простим. Если как следует попросит.

Пахому не нужно было намекать дважды. Он тут же, морщась от боли, перевернулся и встал на колени, сложив молитвенно руки.

– Прошу вас! – проникновенно произнес он, обводя всех присутствующих женщин скорбным взглядом.

Все заулыбались, и лишь бородатые охранники Пахома скорчив страшные гримасы, молча развернулись и быстрым шагом отправились к машине.

Такого унижения своего старшего товарища они