о том, как мама пыталась купить мне ноутбук, и мое сердце сжимается при воспоминании о ее смущении.

– Ты будешь хорошо заботиться об этой Барби, – говорю я Амандинье. – Я знаю, что она купила бы тебе больше кукол, если бы могла.

Она улыбается.

– Она собирается готовить вкусную еду, так же, как это делаете вы, ребята!

– Да?

– Я рассказала ей о волшебных руках твоей бабушки!

Донья Сельма хлопает Амандинью по плечу, и она машет на прощание, вприпрыжку направляясь занять свое место в хоре.

– Я рада, что ваш клуб смог присоединиться к нам сегодня, – говорит донья Сельма, и Педро показывает ей пирог, который мы принесли.

Я до сих пор не могу поверить, что это пирог, который я помогала печь.

В прошлый раз, когда я попробовала испечь бабушкин кукурузный пирог, мне показалось неправильным, что я не могу сделать его таким, каким запомнила. Я пекла его в поисках бабушки и никак не могла ее найти. Но в магии кулинарии рецепт сделал крюк и привел меня в другое место. Не к бабушке, а к самой себе. А затем, после небольшого промаха и почти поцелуя, рецепт заново изобрел себя и превратился в совершенство.

Я нервничаю, ожидая услышать, что скажет о нем донья Сельма. И проглатываю печаль, потому что бабушка никогда не попробует ничего из того, что я испекла сама.

Донья Сельма пробует ломтик и, едва откусив кусочек, начинает раздавать тарелки стоящим поблизости гостям, призывая их попробовать.

– Это потрясающе! – говорит она, и все остальные гости реагируют в том же духе, выглядя так, как будто вот-вот растают вместе с выпечкой во рту.

– Это испек ваш клуб? – спрашивает еще один впечатленный гость.

– Педро и Лари придумали этот рецепт вместе, – объясняет Синтия.

– Это рецепт «Ромео и Джульетты», не так ли? – спрашивает донья Сельма. Педро смотрит на меня, внезапно смущаясь. – Действительно, очень похоже. Слой кукурузного пирога с большим количеством пармезана и сладостью гуавы напоминает «Ромео и Джульетту».

Это похоже на сон: видеть, как все улыбаются, пробуя наш пирог. Веселые дети с набитыми ртами. Некоторые гости хихикают, на губах – крошки от пирога. Волонтеры обнимают друг друга и жуют.

Донья Сельма встает перед детским хором, чтобы сказать несколько слов.

– Я хотела поблагодарить всех за то, что сбор средств прошел успешно, – говорит она, и зал аплодирует. – Спасибо вам за то, что вы каждый день вместе со мной трудились над воплощением этой мечты. Благодаря вам мы сможем отремонтировать нашу кухню, чтобы продолжать делать ту работу, которую здесь делаем.

Еще больше одобрительных возгласов и аплодисментов. У доньи Сельмы начинают блестеть от слез глаза.

– Это было очень трудное время для нашего сообщества. Это было очень трудное время лично для меня. – Ее голос немного срывается, и болезненный комок, который образуется у меня в горле, говорит мне, куда она клонит. – Недавно я потеряла свою лучшую по- другу.

Ее слова ощущаются как удар под дых. Когда донья Сельма встречается со мной взглядом, я застываю на месте, затаив дыхание и пытаясь сдержать слезы.

– Она была невероятной женщиной, которая тоже верила в мечты. Верила в мою мечту. Она была ярой сторонницей наших выступлений, и, где бы ты ни была, Джульетта, я благодарю тебя за то, что ты никогда не отпускала мою руку. Эта песня – для тебя.

Люди вокруг поднимают бокалы в честь бабушки.

Виктор, стоя рядом со мной, ободряюще сжимает мое плечо. Появляется Амандинья, протягивает мне подсолнух и тут же убегает, чтобы снова занять свое место в хоре. Дети поют «Oração»[77] группы Mais Bonita da Cidade[78] – песню, похожую на молитву, как и ее название, описывающую, что сердца не так просты, как мы думаем, что они достаточно большие, чтобы хранить даже то, что не могут хранить кладовые.

И я не могу этого вынести.

Я не готова к последним молитвам или прощаниям.

Я выскальзываю из комнаты, направляясь в боковой сад, готовая убежать, как в день похорон бабушки, но позади меня открывается дверь.

– Вот ты где, – говорит Педро, присоединяясь ко мне.

Я улыбаюсь, чтобы скрыть внутреннюю боль, но по моим щекам начинают катиться слезы. Порыв ветра сдувает челку Педро на глаза, и когда он убирает волосы, я замечаю, что рука у него слегка дрожит.

– Лари, я знаю, что это очень поздно, но можно, я выражу тебе свои соболезнования? – говорит он. – Я чувствую себя придурком из-за того, что ничего не сказал раньше. На самом деле я пытался заговорить об этом несколько раз.

Его слова застают меня врасплох. Только сейчас я понимаю, что все это время надеялась, что он что-нибудь скажет мне по поводу смерти бабушки. Потому что, как бы сильно наши семьи ни ненавидели друг друга, бабушка была одним из бьющихся сердец нашего сообщества. Точно так же, как сеу Ромарио.

– Это не поздно, – говорю я, мой голос срывается.

– Мне так жаль. Я никогда не забуду, как она была рядом со мной, когда я нуждался в помощи.

Слезы все текут.

– Что ты имеешь в виду?

Педро грустно улыбается.

– Когда мне было десять, я нашел в переулке за ателье семью бездомных котят, и я беспокоился, что котята слишком худые, поэтому стал таскать молоко из «Сахара», чтобы подкормить их, – у Педро начинают блестеть глаза. – Но дедушка меня застукал и запретил брать молоко. Донья Джульетта увидела, что я плачу, и, ничего не говоря, стала приносить мне продукты из «Соли». Сырую курицу, говяжий фарш… каждый раз, когда она пекла эмпадиньяс или коксиньяс, она оставляла мне пакет на подоконнике, и я относил его котятам. Это была наша общая тайна. Она так ничего и не рассказала дедушке, а я кормил котят, пока они не окрепли и не ушли. Я всегда буду ей благодарен.

Бабушка никогда не рассказывала мне об этом. Но это… очень похоже на нее.

– Спасибо, что рассказал. – Я обнимаю его, утыкаясь лицом в грудь, чтобы заглушить разрывающие душу рыдания.

Я чувствую, как Педро напрягается от удивления, как в ту ночь, когда подвез меня домой под дождем, но не отстраняется. Он обнимает меня, позволяя прижаться. Позволяя мне плакать в его объятиях, одной рукой поглаживая мою спину.

– Я не хочу с ней прощаться, – говорю я ему.

– Ты и не должна это делать.

Я не знаю, как долго мы стоим вот так, рядом с кустами гибискуса, пока занавес дождя, поливающего сад, закрывает нас от всего мира вокруг.