– И вы молча ушли? – поразилась я.

Баба Нила скривила губы:

– Нет, наступила на горло гордости, рукупротянула, взмолилась: «Не хочешь брату помочь, мне слегка пособи, много непрошу, дом отремонтировать надо, котел отопления сломался, починить нельзя».Федя так удивился! «Почему? – говорит. – Любую вещь можно отремонтировать». Яему и брякни: «Но не тогда, когда она померла! Старье, рухлядь».

Мамонтов посмотрел на меня внимательно и вдругговорит: «Однако во времена моего детства у вас было другое на сей счет мнение.Я за школьные годы ни разу новых ботинок или хорошей одежды не носил, таскал заКоляном обноски. Придется вам теперь котел донашивать».

– Сукин сын, – возмутилась я, – он не понимал,что у вас элементарно не было денег на экипировку двоих детей?

Баба Нила пожала плечами:

– Нет. Все детство молчал, злобу копил.

– Вы имеете право на алименты от сына! –вспыхнула я.

Старуха выпрямилась на табуретке и сложиларуки на коленях:

– Он мне не родной, по документам посторонний,ни малейшей связи у нас нет. А кабы и была, то я не запачкаюсь, последнее делоу сына деньги отнимать.

– Федор давно потерял счет миллионам, – неуспокаивалась я.

Баба Нила пошевелила артритными пальцами:

– Знаешь, как у нас в России? Сегодня царь,завтра рукавицы на зоне шьешь. Опасная у Феди работа, ни жены, ни детей незавел, все на алтарь бизнеса положил. Мы с ним давно чужие. Пойду Колянаразбужу, он сегодня куда-то собрался. Ты уж извини меня за сопли. Чашку, ну ту,что разбилась, Сергей подарил, незадолго до своей смерти принес и говорит:«Держи, Нилушка, красивая кружка?» Я давай охать: «Зачем купил, небось дорого».А муж в ответ: «Побаловать тебя захотел. Это будет твой счастливый бокал,всегда из него чай пей». Я чашку берегла, никому не давала и, видишь, разбила.

Сгорбив спину, баба Нила встала, взяла веник иначала заметать осколки. Я, не зная, как утешить старуху, растерянно молчала, ата внезапно выпрямилась:

– Такая же кружка у Федьки была, он, когда моюувидел, истерику закатил, ногами топал! Сергей в магазин сгонял и сыну тожекупил. Уж не знаю, цела ли она у него. Хотя навряд ли, он теперь на золоте ест.Слышь, Лампа, ты никому про наше родство с Мамонтовым не брякни. Колян приказало Федьке навсегда забыть, велел на иконе поклясться, что ни словом о нем необмолвлюсь. Да и, признаться, я Федора давно из сердца и ума выкинула. Сегодняиз-за чашки расстроилась, она мне самая дорогая вещь была, вот и замололаязыком. Сделай одолжение, похорони то, что слышала.

Я наклонила голову:

– Баба Нила, простите! В свое время я послеотита заработала осложнение и сейчас плоховато слышу. Извините, я просто кивалаголовой, ваши слова не разобрала, поняла лишь, что вас расстроила разбитаячашка.

Старуха собрала осколки на совок и, ссыпая ихв мусорное ведро, пробормотала:

– Спасибо.

Я не читаю журнал «Форбс» и не слежу засписком самых богатых людей России. У меня есть подруга, Анюта Филиппенко, онажурналистка и не так давно брала интервью у Мамонтова. Отлично помню реакциюАнютки. Сразу после свидания с богачом Филиппенко примчалась в Мопсино изатараторила:

– Ну, ваще, он странный! Никогда не подумаешь,что такой кент способен бабло косой косить.

– Дурно воспитанный мужлан? – предположила я.– В процессе общения с тобой сморкался при помощи пальцев, шумно рыгал, клалноги на стол?

Анюта стрельнула глазами:

– Нет, внешне он милый, одет шикарно. Я тоже вгрязь лицом не ударила, прикинулась по моде, сапоги-ботфорты, юбочка кожаная,волосы уложила, маникюр, косметика, духи. Федор не женат, никаких сплетен о еголичной жизни не ходит, ну вот!

– И ты решила понравиться одинокому олигарху?– бесцеремонно спросила я.

– Зарплата у меня, знаешь ли, не ахти, хотявозможности у журналистов хорошие, – созналась Анюта, – да зря я старалась, онникакого внимания на мои ноги не обратил.

– Хам! – подначила я приятельницу. – Девушкастолько усилий потратила, а он не впечатлился.

– Мамонтов велел подать кофе, коньяк,пирожные, – перечислила Филиппенко, – продемонстрировал респект по отношению кпрессе. Мило улыбался, но интервью не получилось.

– Почему?

– Задаю ему вопрос о бизнесе, отвечает егоконсультант, спрашиваю о личном, вещает адвокат, – вздохнула Анюта. – Самолигарх лишь головой в такт кивал.

– Вероятно, у Мамонтова был негативный опытобщения с прессой, – предположила я, – вот он и принял меры предосторожности.

– Я же не из «Желтухи», – вознегодовала Анюта,– а из солидного бизнес-издания. Меня цвет его трусов и количество любовниц неволнуют. Речь шла о том, как выжить в трудное время малым предприятиям. Окредитовании и еще куда сейчас лучше вкладывать средства. Неужели у Мамонтованет собственного мнения? Кстати, он с репортерами не встречается, в теле– ирадиопрограммах не участвует, по тусовкам не ходит, в светской жизни неблистает, на выставках-презентациях не бывает. Бирюк.

– Ну и не обращалась бы к нему, – пожала яплечами.

Филиппенко вскинула голову:

– Главный редактор мне череп прогрыз, хотелнапечатать материал с Мамонтовым, эксклюзив, понимаешь. Во я нахлебалась! Тримесяца с его секретаршей общалась! Просто женщина-робот! Ну, в конце концовдоговорилась, его в компании юриста и помощника увидела, затем статью на визуотправила. Они ее тридцать дней изучали. Начальник чуть концы не отдал, каждоеутро мне мозги бором сверлил: «Где интервью с Мамонтовым?»

Я звоню в офис олигарха, секретарь говорит:«Минуту, соединяю с помощником». А тот заявляет: «Работаем, подбираемправильные формулировки, завтра получите текст».

Проходит названный срок, а в электронке –фига. Бегу по новому кругу. В конце концов мне объявили: «Мамонтов уехал вШвейцарию».

– Никогда не мечтала о журналистике, а послетвоего рассказа очень рада, что не имею ни малейшего отношения к прессе, –выдохнула я.

– Ну не все такие гоблины, – протянула Анюта,– встречаются на тернистом пути вполне нормальные люди.