развитие рака[77]. Но, как это часто случалось, ни одной его работы не было опубликовано за рубежом, и они также оставались неизвестны международному сообществу.

Джемал Бениашвили и Чеширский Кот

В 1991 году в журнале «Cancer Letters» вышла статья Джемала Бениашвили, в которой было показано, что длительное воздействие электромагнитных полей (ЭМП) низкой частоты потенцирует канцерогенный эффект N-нитрозометилмочевины у самок крыс[78]. Крысам трижды с недельными перерывами между инъекциями внутривенно вводили это вещество. Начиная с первого введения канцерогена, часть животных подвергали дополнительному воздействию ЭМП (50 Гц, 220 вольт): деревянные клетки с крысами были обернуты обычным электрическим проводом, который на три часа ежедневно включали в розетку. Джемала Бениашвили, руководившего отделом экспериментальной онкологии Онкологического научного центра Минздрава Грузии, расположенного на горе Лиси в Тбилиси, хорошо знали все «канцерогенщики» страны – он защитил блестящую докторскую диссертацию по трансплацентарному канцерогенезу на кроликах. Уникальность работы состояла прежде всего в её потрясающем объёме – в работе было использовано несколько сот кроликов, это было не под силу столичным институтам. В ответ на наши расспросы, как ему удалось раздобыть столько кроликов для экспериментов, Джемал, скромно потупив глаза, отвечал с очаровательным грузинским акцентом:

– Э… понимаешь, у меня в горах есть друг – директор кроличьей фермы. Я попросил его для науки дать несколько кроликов, он ответил: «Бери целый корпус на ферме, для науки ничего не жалко!»

Затем Джемал построил в своем отделе клетки для обезьян, привёз их из Сухуми, где был обезьяний питомник и Институт экспериментальной и клинической патологии АМН СССР, организованный в 1958 году и до настоящего дня возглавляемый академиком Борисом Аркадьевичем Лапиным, и выполнил серию работ по химическому канцерогенезу, индуцируемому нитрозосоединениями у обезьян. С ним активно сотрудничал А. Лихачёв, выполнивший и опубликовавший с Джемалом несколько статей о роли репарации ДНК, алкилированной нитрозаминами, в канцерогенезе опухолей пищевода и желудка. Когда в 1987 году в издательстве «CRC Press» вышла моя книга «Канцерогенез и старение», издательство попросило меня рекомендовать хороших авторов из СССР или любой другой страны. Такова была политика издательства, причем если предложение после обязательной процедуры рецензирования заявки на публикацию принималось и книгу печатали, то рекомендовавший её мог заказать любую книгу из обширного издательского каталога и получал её бесплатно. Я тогда рекомендовал Джемала, книга которого «Экспериментальные опухоли у обезьян»[79] была опубликована в 1994 году. Когда спустя много лет, будучи в Мэдисоне, я посетил приматологический центр, руководитель лаборатории патологии очень хвалил мне эту книгу.

Джемала любили все – он был очень сердечным, добрым, гостеприимным человеком, хорошим патологом, прекрасным фотографом и замечательным другом. Он часто приезжал к нам в Питер, всегда бывал дома у меня, А. Лихачёва, М. Забежинского, привозил «Хванчкару» и еще какое-нибудь грузинское вино. На наши протесты по поводу непомерного числа бутылок, которые он неизвестно каким способом умудрялся провозить самолётом, он неизменно отвечал:

– Э… слушай, это – не вино, это антиканцероген!

Замечу, что в те годы ещё никто не писал об антиканцерогенном действии красного вина и тем более никто не знал о ресвератроле – мощном естественном антиоксиданте, содержащемся в виноградных кожуре и косточках и, естественно, в хорошем вине!

Вернемся к рассказу о канцерогенности ЭМП. Статья Д. Бениашвили стала сенсацией и дала толчок целому направлению в экологической онкологии. Появились работы в США (Р. Стивенса, Л. Андерсона, Б. Вильсона), Германии (В. Лошера и М. Мевиссен), ряда итальянских групп, в которых были воспроизведены результаты Бениашвили. Появились эпидемиологические данные об увеличении частоты лейкозов и опухолей мозга у лиц, живущих вблизи высоковольтных линий передач. В США начались судебные иски заболевших раком к Агентству по энергетике и электрическим компаниям, часть которых была удовлетворена. В 1990 году в США вышла книга под редакцией упомянутых выше исследователей, посвященная возможной роли низкочастотных ЭМП в возникновении рака[80]. Книга открывалась главой с интригующим названием «Московский сигнал». Из этой главы я узнал, что в 1966 году российские исследователи Т. П. Асанова и А. И. Раков опубликовали на русском языке в каком-то отечественном сборнике работ статью о возникновении неврологических заболеваний и снижении либидо у рабочих высоковольтных электрических подстанций. Тогда этой работе не придали серьезного значения. Однако через десять лет о ней вспомнили в связи с двумя нашумевшими историями. Одна была вызвана серьезными заболеваниями персонала, обслуживающего станции низкочастотной связи с подводными лодками, и рассматривалась на самом высоком уровне – на слушаниях в Конгрессе США. Другая – напомнила о нелучших временах в отношениях между СССР и США: создании секретного проекта «Пандора», разрабатываемого Госдепартаментом США в связи с советскими подслушивающими устройствами, которые, как было напечатано в журнале «Тайм», будучи наведёнными на здание американского посольства в Москве, подрывали здоровье дипломатов. Именно в эти годы в ряде стран началось серьезное изучение влияние ЭМП на биологические объекты, в том числе на человека, и появились убедительные доказательства их неблагоприятного действия.

В один из своих приездов в Ленинград Д. Бениашвили показал мне свою только что вышедшую статью в «Cancer Letters» и спросил, что я думаю о статье. Она мне очень понравилась. Мне встречались публикации об угнетающем влиянии ЭМП на продукцию мелатонина. Я рассказал Джемалу о работах Игоря Хаецкого в Киеве и И. О. Смирновой в Москве по постоянному освещению и Кураласова – по темноте.

– Неплохо бы объединить оба воздействия – ЭМП и постоянное освещение, – рассуждал я, – и измерить уровень в крови мелатонина и пролактина. В качестве позитивного и негативного контролей должны быть стандартное освещение и полная темнота.

– У нас же нет наборов для определения мелатонина и пролактина и не на что купить, – пессимистично сказал на это Джемал. Наборы для радиоиммунологического или иммуноферментного анализа мелатонина и пролактина были только зарубежного производства и стоили бешеных денег, которых у нас, конечно же, не было.

– А что, если собрать кровь, лиофилизировать ее, отвезти в Тюбинген в лабораторию Дерека Гупты и у него все это проанализировать? – предложил я.

Дело в том, что у меня сложились хорошие отношения с известным специалистом по мелатонину Дереком Гуптой – профессором университета в городе Тюбингене, руководившим лабораторией нейроэндокринологии, и его учениками Христианом и Хеллой Бартш, изучавшими функцию эпифиза при раке и влияние мелатонина на развитие опухолей. В 1987 году Дерек Гупта организовал в Тюбингене конференцию «Эпифиз и рак». Организаторы «отловили» наши с Морозовым и Хавинсоном работы по экстракту эпифиза и пригласили меня с докладом, чтобы определиться, с чем и с кем они имеют дело. Там я впервые познакомился практически со всеми ведущими специалистами в этой области – американцами Ричардом Рейтером, Дэвидом Блэском, Ричардом Стивенсом, Бари Уильсоном,