свою идею, направленную на радикальное увеличение доходов их фирмы. Все-таки кандидаты физико-математических наук в России чего-то стоят – через три минуты мне сказали, что идея понята и принята: две коробки с фильтрами совершенно безвозмездно они передают нашей лаборатории и даже готовы доставить их к поезду. Здесь уже мне пришлось поддержать престиж медицинской науки. Я объяснил физикам, что опыты нужно ставить на мышках, потребуется долго, возможно год-полтора, облучать их видеодисплеями, оснащенными столь замечательными фильтрами и – для сравнения – видеодисплеями без фильтров. А ещё мышек нужно купить в питомнике и кормить, при этом кормить нужно также и экспериментаторов, которым Минздрав не дает денег ни на мышек, ни на корма, ни на собственный прокорм. Физики так же быстро ухватили логику моих рассуждений, подтвердив уровень своей подготовки. «О’кей, – сказали они, – звучит ризонобл, но этот вопрос решает наш главный офис в Питере, который непосредственно работает с австрийской фирмой „Эргостар”. Мы же только продаем их в столице». Меня снабдили телефоном, и через пару дней я уже входил в полуподвальчик дома в переулке Антоненко, рядом с Мариинским дворцом. Меня принял директор фирмы «Петростар» Петр Белаш – интеллигентный, с хорошими манерами молодой человек, оказавшийся также кандидатом физико-математических наук, что позволяло ему и его коллегам-физикам найти себе достойное дело, пока перестраивающееся отечество востребует их знания тонкого строения материи. Подготовка физиков в Ленинграде, очевидно, не уступает московской школе, поскольку Петру понадобилось не более трёх минут, чтобы оценить мою замечательную идею и принять решение.

– Вы можете написать на двух-трёх страницах проект – техническое задание и смету на НИР? Я переведу его на английский и отправлю в Австрию – в штаб-квартиру фирмы, с которой мы работаем.

На следующий день на стол Петра Белаша положили несколько страничек на английском языке (не могли же медики ударить в грязь лицом), переданных по факсу с проектом. Петр позвонил мне: «О’кей, я передам это сегодня же своим партнерам». Через две недели звонит Петр и приглашает приехать за фильтрами – фирма оценила и одобрила проект. Так наша лаборатория повернулась лицом к рынку – это был для нас первый договор, который был заключен с частной, более того, иностранной фирмой.

Наше сотрудничество продолжалось несколько лет. «Петростар» снабдил нас мониторами и экранными фильтрами, мы выполнили ряд интересных исследований, результаты которых были опубликованы как в отечественных, так и в международных научных журналах. Выполнивший большую часть этих экспериментов выпускник I ЛМИ Евгений Муратов, проходивший ординатуру в нашей лаборатории, в 1997 году блестяще защитил кандидатскую диссертацию, скромно называвшуюся «Влияние излучений персонального компьютера на развитие новообразований в эксперименте». Было установлено, что у крыс после облучения цветным видеомонитором концентрация мелатонина в крови уменьшалась, пролактина увеличивалась, а перевиваемые и индуцированные химическими канцерогенами опухоли у мышей росли быстрее, если их облучали один час в сутки видеодисплеем[92],[93]. При постановке задачи возник вопрос – как расположить экран и клетки с животными. Решение было найдено быстро: с двух стульев были сняты сиденья, в образовавшихся отверстиях зафиксированы мониторы экраном вниз (один – с экранным фильтром фирмы «Эргостар», другой – без фильтра), между двумя стульями стоял системный блок. Под стулья ставили клетки с животными – оказалось, что от дна клетки до экрана монитора ровно такое же расстояние (измеренное мной лично), как от моего носа до экрана монитора, когда я работаю на компьютере в своем кабинете. Кто-то из коллег, с изумлением взирая на это чудо технической мысли, ядовито поинтересовался, указав на мерцающий экран дисплея: а от содержания текста результаты зависят? С апломбом профессора Преображенского я ответил: «Мы мышам не даём читать онлайн-газеты, а только наши статьи. Впрочем, если найдется спонсор, мы готовы сравнить эффект текстов из газеты „Московский комсомолец” и „Советская Россия”».

Николай Павлович как-то рассказывал нам, молодым его сотрудникам, что когда в 1958 году он побывал в лаборатории нобелевского лауреата Чарльза Хаггинса, бывшего тогда директором знаменитой Бен-Мэй лаборатории, над её входом висел плакат – «Discovery is our business». Мы с Лихачёвым тут же написали этот лозунг на листе ватмана и повесили над входом в комнату, в которой сидели. Заметив плакат, Н. П. велел снять его как не соответствующий реалиям передовой советской науки, чуждой погоне за чистоганом. И вот не прошло и десяти лет, как мы могли бы повесить снова этот лозунг, знаменуя еще не осознанный нами трагизм надвигающихся на нашу науку перемен. Но об этом немного позднее…

Августовский вечер в Гаграх

Жизнь, до краёв наполненная работой, конференциями, поездками, казалось, не оставляла времени ни на что более. Однако удивительным образом время растягивалось до невероятных пределов, вмещая занятия с детьми, общение с друзьями, довольно частые посещения театров и концертов в Большом и Малом залах филармонии. Драматические события происходили в стране, с приходом к власти М. С. Горбачёва кипевшей от переполнявших сил и эмоций. Мы жили этими проблемами, приветствуя эпоху перемен, почему-то получившую название «перестройка».

В начале августа 1991 года мы с женой поехали отдыхать в Гагры – чудесное курортное место в Абхазии. Совершенно случайно у знаменитого магазина «Бочка», где продавали чудные грузинские вина, я встретил своего старого товарища по стройкам Анатолия Павленко, который с женой и дочкой также приехал отдыхать в это благословенное место. С того памятного дня мы почти все время проводили вместе. И вот наступил день – 19 августа. У меня с собой был маленький, но достаточно мощный транзисторный радиоприемник, купленный в Женеве, который был единственным источником информации о драматических событиях, происходивших в столицах. Половина пляжа, забыв о море, сидела рядом с нами, напряженно вслушиваясь в репортажи ВВС, «Немецкой волны», «Голоса Америки». Вечером мы пришли в «Дом писателей», где в зале стоял большой телевизор, передававший «Лебединое озеро» и выступление ГКЧП. Наутро я дозвонился до лаборатории, спросил, как обстановка в Питере, что там такое происходит. Никогда не забуду слова Марка Забежинского: «Ничего особенного, обыкновенный военный переворот!»

Возвращались мы из отпуска уже в другую страну… На моём рабочем столе в кабинете меня ожидала гора почты и всяческих бумаг. Одна из них меня поразила. Это был поспешно изданный приказ по Институту, подписанный заместителем директора Института С. В. Канаевым, в котором перечислялись меры по неукоснительному обеспечению указаний ГКЧП, ограничению доступа к множительной технике, включая опечатывание пишущих машинок, запреты на собрания и ограничения в передвижениях и свободе слова. Мне рассказали, что был заранее составлен даже список сотрудников, часто выезжавших за рубеж, имевших контакты с иностранцами и подлежащих аресту. Я этого списка,