Некоторые инвалиды не смогли доказать серьезность травм и были переведены в рабочую группу 3. Но для подавляющего большинства все осталось, как прежде. По окончании осмотра главврач объявил, что решение о том, должен ли тот или иной инвалид работать, сколько он должен работать и на каких именно участках, принимается лагерным врачом, и только им.

Это означало полную победу над режимником. Тот воспринял поражение весьма болезненно – и не потому, что оно ударило по его престижу, он вряд ли сильно переживал по поводу престижа. Его мучило сознание того, что эти преступники вместо того, чтобы внести свой вклад в дело восстановления народного хозяйства коммунистического государства, будут жировать в лагере, как в доме отдыха. Это, по мнению заместителя начальника лагеря, шло вопреки всякой справедливости.

Однако период неприятных сюрпризов и бурных событий для режимника на этом не завершился. Весь лагерь в тот вечер лихорадило, и заключенные не успокоились даже после отбоя. Так как все бараки буквально кишели клопами и жара не давала уснуть, большинство военнопленных сбегали из бараков и спали где-нибудь поблизости. Это не было чем-то беспрецедентным, но вообще-то воспрещалось. Поскольку режимник всегда так истово заботился о дисциплине, он решил положить конец и этому. Вместе с двумя конвоирами он шнырял по лагерю и загонял сонных заключенных в бараки. Но, едва оказавшись в бараке, они снова сбегали и устраивались где-нибудь еще. Бунтарский дух стариков передался молодым, и режимник вскоре убедился, что нет ничего хуже и бессмысленнее борьбы с организованным сопротивлением.

Пока он, обливаясь потом и матерясь, носился от одного барака к другому, произошло нечто, что окончательно добило заместителя начальника лагеря. Со стороны дороги, которая вела в лагерь, послышалось сначала тихое, потом громче и явно сдобренное водкой пение. «Родина, родина, звезды твои…»

Заключенные затаили дыхание. Песня звучала на чистом немецком языке. Такого просто не могло быть! Пели у лагерных ворот. Может, пополнение прибыло? Мучимый дурными предчувствиями, режимник чуть ли не бегом бросился к контрольно-пропускному пункту. Вскочили и заключенные и, подбежав к воротам, встали там толпой.

У ворот пятеро наших военнопленных дожидались, пока их впустят. Впустят в лагерь! И недолго думая, решили спеть песню. Ими занялся дежурный офицер, и вскоре выяснилось, что они из рабочей команды лагеря, которая в шесть вечера в полном составе вернулась в лагерь. Дежурный офицер принял всех до одного от старшего конвоя. Но когда бригада, выстроившись в колонну по пять человек, входила в лагерь и когда их пересчитывали, дежурный офицер, по-видимому, ошибся и насчитал на пятерых меньше. А вот это уже серьезнее некуда. Режимник, к своему ужасу, понял, что дисциплина хромает не только среди заключенных, но и среди его подчиненных. Мысль об инциденте повергла его в дрожь – а если бы эти горлопаны надумали не вернуться в лагерь, а где-нибудь отсидеться. В конце концов, их поймали бы, никуда бы они не делись. Из Советского Союза так просто не сбежишь. Но об этом инциденте мгновенно узнала бы Москва. И отвела бы режимнику роль «крайнего», что для него означало суд и лагерный срок.

В ходе проведенного расследования выяснилось, что эта пятерка заключенных, закончив работу – а день был до отвращения жаркий, – решила прилечь где-нибудь в холодке. Они улеглись в тени, незаметно для себя уснули и проспали построение. В нарушение всех правил, конвоир не пересчитал пленных, и даже по прибытии в лагерь на КПП была допущена та же небрежность. Уже стемнело, когда заключенные проснулись и поняли, что бригада ушла без них. Они направились в расположенную на строительном объекте контору, где над бумажками корпел русский служащий, который чуть в обморок не упал при виде пятерых немцев. Пленные потребовали от него, чтобы он доставил их домой. Служащий не согласился, мотивируя это тем, что у него нет под рукой грузовика, да и вообще это не его дело – конвоировать заключенных.

И пленные отправились в лагерь на своих двоих. А путь был неблизкий. По дороге в лагерь они заходили в пивнушки, благо рубли у некоторых были при себе, и решили поиграть в свободу. В одной из пивнушек произошло стихийное братание с русскими выпивохами, а потом шумная интернациональная компания прошлась по улицам Сталинграда. Уже на подходе к лагерю русские распрощались с ними, и пленные у КПП запели песню о звездах родины.

Разумеется, всех их отправили прямиком в карцер. Но это ничего не меняло. Они и в карцере продолжали горланить песни. А мы даже им в чем-то завидовали. Эти ребята несколько часов были свободными людьми – неслыханное везение! И все тревоги и неприятности решили залить водкой. На всех нас странным образом подействовал этот эпизод. Значит, даже здесь, в плену, и то можно пережить несколько мгновений свободы. Ведь мы пять лет просидели за колючей проволокой. И с каждым годом тоска по свободе становилась все невыносимее. Мы даже не решались вслух произносить слово «свобода» и запретили себе думать о ней. Попытки удержаться за надежду на лучшее и отчаяние чередовались, иногда доходя до пика. Вот стать на минутку свободным, а потом можно и в могилу! С этой мыслью заснули очень многие из наших товарищей в ту ночь.

Наступил февраль 1951 года – солнечные, морозные дни. Работавшие вне территории лагеря заключенные шагали по глубокому снегу на объекты в полушубках и валенках. Из-за холодов утреннее построение лагеря проходило не на улице, а в столовой. После пересчета заключенных режимник объявил нам, что все 5-е отделение лагеря на сегодняшний день будет переведено в состав большого 1-го отделения, причем в отсутствие вышедших на работу бригад, а по окончании работы они должны будут направиться уже в новый лагерь, а в прежний вообще не заходить.

Дневальным по баракам вменили в обязанность перенести в новый лагерь предметы мебели, а также вещи заключенных и расставить в новом бараке так, чтобы каждый заключенный, придя вечером в новый лагерь, оказался на своем месте и вещи его были в целости и сохранности.

Как все это организовать, режимник предоставил решать нам, рассчитывая на нашу сообразительность и добросовестность. Но если он считал своим распоряжением стравить между собой заключенных, то сильно ошибся. Когда рабочие бригады уже в сумерках, ворча и бранясь, вошли в новый лагерь, все было расставлено по местам, и претензий к дневальным не было.

В новом лагере нас встретили дружелюбно. С нашим прибытием численность контингента возросла до 2000 человек. Я впервые оказался в таком многолюдном лагере. Когда первая растерянность прошла, мы поняли, что это переформирование нам только на руку. У многочисленного контингента больше возможностей успешно проводить свою линию. Здесь имелась хотя и скромная, но все же библиотека на немецком языке. В «группе по культуре» сотрудничали известные люди искусства. Здесь уже существовал большой и хороший оркестр. Размеры территории лагеря, большое число бараков и хозяйственных построек, широкая и ухоженная центральная аллея – все здесь казалось просторным после той тесноты, в которой мы раньше пребывали. Нам очень повезло в том, что не пришлось расставаться со старыми друзьями. К тому же нам ничего не стоило завести и новых друзей, тем более что здесь значительную часть контингента составляли зрелые, опытные и образованные люди.