И за всем этим ощущалось нечто невообразимо древнее: ледниковый разум выдавливал в пространство мысли-айсберги. В фокусе его сознания был я. Он разбирал самую основу моего существа – словно задом наперед прокручивал запись. Талые воды моей жизни смешивались с сотнями тысяч других ручейков, с выпавшими, растекшимися по земле и испарившимися туманом дождями.

Дни моей жизни были ниточкой в общем ковре.

Мои воспоминания извлекались из черепа очищенными от интерпретаций. Они корчились в пустоте, как выловленные из аквариума рыбки, и пристальный взгляд впивался в их серебристые бока. Разум неизмеримо больше моего вглядывался в путаницу моей жизни, и я видел, как жизнь моя – я сам! – меняется под взором наблюдателя, только не знал, я ли этот наблюдатель или тот гигантский разум, в который я был погружен. Я не в силах был отличить одно от другого. Менялся образ моих мыслей. Слова, которыми я привык их выражать, казались мне чуждыми. Всего несколько минут назад я представления не имел об их смысле. А теперь я стал мыслью, проскочившей по нейронам сознания много старше человеческой цивилизации – сознания и непостижимого, и невыразимо знакомого, говорившего голосом, памятным мне со времен, когда я еще не понимал, что слышу. Этот голос связался с воспоминаниями о Корделии. Я слышал его всякий раз, когда думал о ней. Общее детство, ночи под негреющими одеялами, вылазки в пустые, безглазые здания старого города, бегство от патрулей, ее светящиеся пальцы, мое предательство в космопорте…

Это был единый разум тарелок.

И он судил меня.

– Ты берешь то, что тебе не принадлежит, – сказал полный тьмы голос. – Любовь и верность преходящи в вашей жизни, как осенние листья, а ты бездумно проматывал их. Даже самый слабый разум должен был распознать в руинах чужой цивилизации повод для беспокойства и предосторожностей, чтить в них память умерших и видеть грозное предостережение живым, а вы разгуливали по тарелкам с ребяческой простодушной беззаботностью и не думали о том, что можете растревожить своими играми. Разве тебе никогда не приходило в голову, что те, бежавшие, не зря оставили нас после себя? Неужели рассудок ни на секунду не подсказал тебе, что они оставили нас как предупреждение и что, превратив нас в основу мерзостного карго-культа, ты и твоя раса начисто упустили суть?

Я кое-как выкарабкалась в явь, в которой София гладила мою полуобритую голову и тихо напевала непонятные слова.

– Что это за язык?

Она улыбнулась моему пробуждению.

– Это на греческом. Язык моих предков. Язык моего детства.

– Приятно звучит.

– Как ты себя чувствуешь?

– Сердце болит. А пальцы… – Я подняла их к глазам, ожидая увидеть опаленные, искалеченные ладони, – но на вид все было совсем как всегда.

– Ну, не волнуйся. К нам идет корабль Дома Возврата. Меньше чем через час будет здесь.

Я все еще сидела в кресле, к которому пристегнулась перед атакой белых кораблей. Половина экранов в рубке не работали, на всех панелях горели предупреждающие огоньки. Неужто я взаправду уничтожила три корабля, пару раз шевельнув руками? В висках у меня билась боль, в животе тошнотворно мутило. Я не могла объяснить случившегося – однако откуда-то знала, что у меня есть эта сила. Это знание было во мне всегда, скрытое в замкнутой, хтонической темноте сознания. А теперь, спасибо Интрузии, я научилась им сознательно распоряжаться, заставляя технику очажников выплясывать под мою дудку.

София взяла меня за руку.

– Начинаешь понимать, чем ты так важна? – спросила она. – И зачем мы с твоим отцом двадцать лет назад сговорились доставить тебя туда, где ты нужна?

Я все таращила глаза на свои неизменившиеся пальцы. Не знала, что ей сказать. И все же при мысли, как легко я прикончила древние корабли, во мне шевелилось волнение. Я ощущала себя трусливой, злой и богоподобной – все разом. Похоже на ту ночь, когда мы с Мишелем бежали от патруля безопасности. Неужели всего четыре года назад? Казалось, это вспомнилась другая жизнь.

– Вот почему нам так необходимо доставить тебя на Вторую городскую, – продолжала София. – Потому что, если ты сумеешь управлять тарелками так же ловко, как теми кораблями, для нас, может быть, еще есть надежда.

Я сквозь туман тошноты взглянула на нее.

– Мы выберемся из этой заварухи?

Она положила ладонь мне на макушку и улыбнулась:

– Кое-кто может выбраться.

– Только кое-кто?

Я обвела глазами рубку. Гант настороженно, озабоченно разглядывал меня – с облегчением, что я очнулась, и опасаясь, что я еще могу выкинуть.

– Нас всего трое осталось, – сказала я.

Улыбка Софии погасла.

– Извини, милая, – покачала она головой. – Ты, видимо, не поняла. Я сказала, что кое-кто из нас может спастись, подразумевая человечество.

– Ох… – вырвалось у меня.

Гант шумно сглотнул и причмокнул губами.

– Расисты, – буркнул он.

София на него не смотрела.

– Видишь ли, тарелки – не только то, чем кажутся. – Она снова погладила меня по голове. – Не просто места обитания. Это не брошенные очажниками города. Очажники терпеть не могли городов.

Ее теплая рука утешала и успокаивала меня. Я снова почувствовала себя ребенком, перед глазами встал образ покойной матери.

– Тогда что же они такое?

– Космический корабль.

– А на вид не скажешь, – пробормотал Гант.

– Все они – детали космического корабля, только без скрепляющего их корпуса, – обратилась к нему София. – Хотя их воздушную оболочку, пожалуй, можно назвать подобием корпуса. Если ты настаиваешь на точности.

Я помотала головой, силясь разогнать туман в мыслях.

– Не понимаю.

София отняла руку и отступила от меня. Она коснулась сохранившей работоспособность панели управления, вывела изображение тарелок.

– Это спасательные шлюпки, – сказала она. – Нарочно изготовленные в такой загадочной форме для привлечения молодых рас – чтобы в случае повторной атаки Кинжального флота на них оказалось готовое к эвакуации население.

Я тронула пальцами подвеску на шее:

– А это?..

– Часть пароля. Она не должна была покидать систему тарелок, но твой отец бывает порой таким болваном. Он вообразил, что надежнее будет хранить ее где-нибудь подальше.

– И потому отдал моему сводному брату?

– Говорю же, болван.

Я поднесла камень к свету.

– Что он делает?

– Работает ключом. Открывает доступ к двигательным мощностям тарелок.

– Через меня?

– Это твое предназначение. Интрузия встроила в тебя способность взаимодействовать с техникой очажников. Тебе решать, как распорядиться этой силой. Можешь использовать их технику, а можешь разбить вдребезги.