– Простите меня, дитя. Я не хотел вас напугать. Что же касается того, что вы по-прежнему остаетесь в поместье своего отца… да, это тревожит меня. И никаких больше уроков латыни до его возвращения. – Он уже стоял у двери.

Она старалась скрыть свой гнев, порожденный разочарованием. Он подчиняется Абархильд, так чего это он командует ею?

– Но мне же нужно научиться считать и разбираться в учетных записях!

– Нет.

– А что, если я попрошу свою бабушку присутствовать при этом?

Но он снова упрямо помотал головой.

Луда поплотнее укутался в свой плащ и накинул капюшон на голову. Он понимал, что со своей хромотой и густой седой шевелюрой он был фигурой приметной, тем не менее этим ненастным вечером все же рассчитывал ускользнуть от любопытных взглядов. С подветренной стороны большого Йоркского собора расположился квартал ремесленников и художников, которые служили архиепископу, а также работали на короля и важных придворных. Один из них, его кузен Беонна, был искусным кожевенных дел мастером, который легко мог сделать как прекрасную обложку с тонким рисунком для небольшого Евангелия, так и рукавицу для охоты с соколом.

Луда был ключевым лицом при заключении всех сделок от имени Донмута, а это означало, что Беонна имел преимущественное право на покупку их лучших шкур. Это было выгодно для всех – для Радмера, для Беонны, а также для его довольных заказчиков, которые могли рассчитывать на высокое качество как сырья, так и работы настоящего мастера. А еще это было очень выгодно для Луды. За последние несколько сезонов окота ягнят Беонна получил из отар Донмута немало самых лучших шкур, как дубленых, так и выделанных без дубления, официально и еще кое-какое количество – неофициально. И денежки за последние перетекали прямиком в карман Луды. Но эта тонкая поначалу звонкоголосая струйка серебра – результат неупущенных возможностей – из года в год, медленно, но неуклонно становилась все мощнее.

Теперь ситуация изменилась. Улучшилась. Пастух связан с ним родственными узами. Радмер уехал далеко. А старая ведьма отправилась на покой в монастырь, оставив вместо себя эту высокомерную девчонку, Элфрун, которая считает, что знает достаточно, чтобы управлять всем поместьем. Луда пренебрежительно фыркнул. Теперь можно было рассчитывать на то, что эта маленькая струйка серебра превратится в поток.

Чтобы попасть в квартал ремесленников, нужно было пройти мимо конторы стюарда архиепископа, и хотя в принципе никто не мог возражать против того, чтобы он навещал своего кузена, Луда все же еще сильнее надвинул на голову капюшон плаща.

Радмер доверял ему и не задавал никаких вопросов. Они с детства росли вместе.

Но Радмер дурак.

Большой и глупый Радмер видит врагов повсюду за пределами своих земель, но ему и в голову не приходит, что те, кто ненавидят его больше всего, находятся у него под самым носом. Радмер относится к своему здоровью, благосостоянию и своей власти как к чему-то само собой разумеющемуся.

А вот Луда знал, что никогда не будет относиться к своим деньгам как к данности. Иногда по ночам, когда все в доме похрапывали, он снимал со стропил свой небольшой кошель с серебром и уносил его в курятник, чтобы пересыпать сквозь пальцы эти маленькие металлические диски; и ничто за все его сорок с лишним лет жизни не приносило ему такого удовольствия. Он даже толком не знал, что будет делать с этими деньгами. Они олицетворяли для него мир замечательных возможностей, идею настоящей свободы, сладостное воплощение собственного превосходства, его непревзойденной хитрости.

Свобода. Что бы это слово ни значило.

Нет, он знал, что оно значит для него. Перестать быть держимордой Радмера, вырваться из пут лакейской службы. А еще – оказаться подальше от женщины с острым языком и землистым лицом, на которой он когда-то женился, и от целой вереницы их детей. Семнадцать лет возиться с младенцами с их рвотами и воплями, причем половина из них умерла, а от выживших ничего хорошего ждать не приходится, потому что, вырастая, они превращаются в надутых неблагодарных созданий, которые насупленно смотрят ему в лицо и тут же бросают работать, как только думают, что он их не видит.

Луда знал, что его считают жестким отцом, и презирал тех, кто корил его за это. Им бы такую дочку, как Сетрит, и тогда он посмотрел бы, как бы они с ней обращались.

Одной из возможностей для него было забрать свой кошель, отойти от дел и уехать на юг, в один из богатых монастырей – Линдси, Бардни, Лаут или Кейстор. И, как эта старая метелка Абархильд в Донмуте, ничего не делать, сидеть, давая отдых своей хромой ноге, на солнышке или у огня – в зависимости от времени года, неторопливо выполнять какие-то немногочисленные обязанности, и чтобы кто-нибудь утром, днем и вечером приносил бы ему миску похлебки.

В этой картине было свое очарование.

Но он не может сделать это теперь, когда Радмер в отъезде.

У него было двадцать пять серебряных пенни. Когда-то это казалось ему огромным богатством, которое могло только присниться. Теперь же он знал, что не успокоится, пока их не будет у него пятьдесят.

Он нырнул в узкий переулок, который вел к дому и мастерской его кузена, расположенных на вечно расквашенном треугольнике земли между реками. Здесь было ужасно при паводке, зато хорошо для дела, потому что корабли подходили прямо к этому уступчатому речному берегу, представлявшему собой прекрасную торговую площадку, за которой строго следил стюард архиепископа. Однако разве это могло помешать людям, знавших пару уловок?

Беонна даже не поднял головы, когда Луда, пригнувшись, вошел через низкую дверь в мастерскую, стоявшую перед его домом.

– Ты их принес? – У него не хватало нескольких зубов, и он шепелявил.

В небольшой комнатке стоял полумрак, пахло старыми кожами и мокрым тростником от крыши.

– Да. – Луда расстегнул сумку и вынул оттуда связку шкур.

Теперь Беонна повернулся к нему, нахмурив лоб:

– Это лучшее, что у вас есть?

– Некоторые из них, – ухмыльнулся Луда.

– Я думал, ты уже не придешь. – Беонна кивком указал на тусклые свечи. – Слишком темно для работы. Я все тянул, ждал тебя. – Он недовольно засопел. – И это уже не в первый раз.

Он говорит, что ждал? Ну так и что? Беонна считал себя важной персоной, потому что король и архиепископ присылали к нему своих слуг. Так пусть наконец поймет, насколько он зависит от поставок самых лучших шкур ягнят, да еще по цене, с которой он мог заткнуть за пояс своих вечно голодных конкурентов. Место в квартале ремесленников архиепископа было завидным. Луда со знанием дела перебрал связку шкурок.

– Хочешь проверить качество?

Беонна только хмыкнул и протянул жилистую руку с толстыми венами. Он не торопясь водил пальцами по наружной и внутренней сторонам шкур, искал дырки, складки, мял каждую шкурку, рассматривал ее так и эдак, под разными углами к тусклому свету свечи.