– Из Атульфа получится отличный священник через какое-то время, нужна только соответствующая подготовка. – Это было сказано достаточно громко.

– Отличный, говоришь?

– Достаточно хороший.

– Значит, такой, как я.

Громко скрипнули половицы.

– Он в глубине души знает, что я хочу ему добра.

– Правда? А ты сама в этом уверена, мама?

Последовала долгая пауза, а затем неразборчивый ответ Абархильд. После этого голос Ингельда зазвучал устало.

– Тогда ты должна была разрешить мне жениться. Укротить свои амбиции.

На этот раз ответ ее бабушки было слышно совершенно четко.

– Как будто свадьба остановила бы тебя. Ты всегда нарушал данное тобой слово, что бы ни обещал.

– Я собираю только упавшие яблоки, мама. – Он помолчал, а когда заговорил вновь, тон его уже смягчился. – К тому же она совсем другая.

– Упавшие яблоки? Это все-таки сказано про новобрачную.

– Она уже потеряла невинность. – И снова эта его знакомая усмешка в интонации.

Опять пауза, после которой Абархильд сварливо проворчала:

– Не на это я рассчитывала. Не забывай, я знаю эту девушку. У этого брака нет ни единого шанса.

– Ты не понимаешь. Она совсем другая. Такой я не встречал после матери Атульфа…

– Я не хочу потерять тебя. – От переполнявших Абархильд эмоций голос ее дрогнул. – Ни в этой жизни, ни после нее.

Наступило молчание.

Элфрун чувствовала, что теперь щеки ее горят еще сильнее. Внезапно испугавшись, что ее могут застать подслушивающей, она попятилась от двери, по-прежнему крепко прижимая к себе уже смятое полотно. Обернувшись, она увидела, что в дверях церкви стоит Фредегар с Псалтырем в руках и внимательно наблюдает за ней.

– А теперь, – тихо произнес священник, – господин аббат заявит, что он очень сожалеет, она скажет, что стыдится такого сына, и заставит его пообещать прекратить все немедленно, а он будет убеждать ее, что он по-прежнему ее хороший маленький мальчик. – Презрительно-брезгливый тон Фредегара красноречивее любых слов поведал Элфрун все, что она хотела знать, и даже больше.

– Такое случается часто?

– Скажем так: я уже слышал нечто подобное раньше. – Священник кивнул ей. – Проходите. И не переживайте о нем.

Элфрун передернуло от холодной неприязни в голосе Фредегара.

– Когда мой отец вернется, дяде придется вести себя подобающим образом. – Слова Ингельда до сих пор звучали в ее ушах. Она совершенно другая… Кто была та женщина, благодаря которой вечно насмешливый тон дяди становился таким мягким? Но ей и в голову не пришло задать этот вопрос суровому мужчине с нездоровым, землистым цветом лица, который шел сейчас с ней рядом.

– А изменит ли возвращение вашего отца поведение аббата?

Она бросила на него удивленный взгляд:

– Ну конечно! Все и всегда выполняют то, что говорит мой отец.

Фредегар промолчал. Они подошли к алтарю, и он зажег свечу. Сначала Элфрун присоединилась к его молитве святой Агате по случаю праздника в ее честь, после чего устроилась на скамье, стоявшей у северной стены церкви, и выжидающе посмотрела на Фредегара, готовая к разбору латинских глаголов. Но вместо того, чтобы, как обычно, сесть рядом с ней и раскрыть книгу, он продолжал стоять и глядел на нее сверху вниз; его насупленные брови сошлись над переносицей, отчего он теперь еще больше был похож на сурового орла.

– Что случилось, отче? Здесь слишком темно для чтения? Может быть, нам зажечь еще свечи?

Он еще немного помолчал, а потом, к ее удивлению, полез за ворот своей рясы и снял с шеи кожаный шнурок. Перед ее глазами болтался маленький костяной крестик.

– Что это?

– Это не вы сделали его?

– Нет.

– И никогда раньше его не видели? Вы уверены?

Она рассердилась:

– Почему вы спрашиваете? И откуда он у вас?

Фредегар указал подбородком на дверь.

– Пойдемте.

– Но на улице слишком холодно! – Элфрун была сбита с толку. – Сегодня с утра ветер с моря.

– Ветер здесь всегда дует с этого проклятого моря. – Фредегар уже стоял у раскрытой двери. – Я не должен продолжать учить вас, пока мы не будем уверены, что ваш отец одобрил бы это.

– Но…

– И я не должен оставаться с вами наедине. Репутация вашего дяди бросает тень на весь донмутский монастырь.

– Репутация? Вы хотите сказать?.. – Элфрун нахмурилась. – Люди вам ни за что не поверят!

Он выгнул бровь.

– Конечно поверят. Как и вы. Вероятно, слухи ходят уже и теперь. Не будьте наивной, как ребенок. Вы ведь уже вышли из детского возраста.

Элфрун резко встала.

– Разумеется, я уже не ребенок.

– Ваша бабушка говорила, что неплохо бы сделать вас монахиней. Она имеет право так поступить. Почему же ваш отец перед отъездом не отослал вас в какой-нибудь женский монастырь, для вашей безопасности?

– Потому что мой отец хотел, чтоб я управляла поместьем. В этом мое призвание. – Она мотнула головой. – А вы считаете, что это хорошо – отдать меня в монахини?

– А что? Неужели это так уж плохо? Но оставить вас здесь, поручив все это вашим заботам, – он сделал широкий жест рукой в сторону зала, – просто безумие. А что, если нападут «морские волки»?

– Морских разбойников на наших берегах уже лет десять не видели, – возмущенно огрызнулась она. – А кроме того…

– Наверное, это совсем не ваше.

– Наш король достаточно силен…

– Вы понятия не имеете, о чем сейчас говорите. – Спокойная уверенность в его голосе заставила ее умолкнуть. – Вы думаете, разбойники ушли совсем? Расспросите жителей Кента. Спросите у купцов из Дорестада. Спросите у братьев-монахов из Редона или из Сен-Флорана. – Он помолчал, а затем печально добавил: – Или из моего родного Нуайона.

Внезапно ее охватил ужас, губы похолодели, желудок скрутил спазм.

– А что… что случилось в Нуайоне?

Фредегар закрыл глаза. Она ждала, но он только горестно покачал головой, так и не открывая глаз.

– Это поможет вам, – нерешительно сказала она, – если вы поделитесь с кем-то… – Она не хотела показаться бестактной, но не могла представить, что человеку может быть лучше, если он вот так замкнется в себе на все засовы. В не меньшей степени она боялась и того, что может услышать, если он действительно решит описать ей те картины, которые сейчас – она была в этом уверена – пробегают перед его закрытыми глазами. – Отче?

Он медленно поднял веки.