тяжелейшем распутье, не допуская перспектив своего неизбежного реального и широчайшего уграничения.

11. ОГРАНИЧЕНИЯ КАК МЕРИЛО СВОБОДЫ

Любому из нас всегда не мешает проявлять особую осторожность там, где неизбежным и до́лжным ограничениям при допускаемой свободе по разным причинам не придают сколько-нибудь серьёзного значения.

Для большинства людей интерес к ограничениям если и возникает, то преимущественно в том их содержании, когда они вводятся в публичном правовом пространстве. То есть — в тех нормах, какие при декларировании гражданских свобод и прав устанавливаются государствами или от лица государств — одного или их союзов.

Сюда, само собой, входят и ограничения, помещаемые в тех шатких и часто не соответствующих ухарским декларациям нормах, которые становятся государственными, будучи в частях или полностью заимствуемы, — из кладези естественного общечеловеческого права.

Также хотя и безотчётно каждый из нас устанавливает их уже лично для себя, находясь в положении субъекта, соблюдающего нормы и государственные, какие ему известны, а также и неизвестные, и те естественно-правовые, неписаные, какие он уяснял и уяснил со своего рождения

Поэтому оправданно рассматривать ограничения в большей части характера социумного, в строгом их соотношении как с публичными актами права, так и с этическими, оставляя в стороне аспекты их бытования, впрямую не связанные с государственными или персонифицированными интересами, — те из них, которые в изобилии имеют место в мире физическом, в самых разных процессах, например, при свободном падении или перемещении тел.

О том, что в неподконтрольной государствам сфере ограничения есть и даже — обязательны, кажется, никому в голову ещё не приходило спорить, поскольку факт их наличия никогда не отвергался ни философией, ни практикой.

В свете такого понимания вещей тем очевиднее должно представляться нам то правовое невежество, которое пока ещё царит в массе граждан, упрямо не желающих считаться с необходимостью увеличения своих свобод непременно в ограничениях, «сопровождающих» или умаляющих каждую из этих свобод.

Здесь надо уяснить прежде всего то, что ограничения, как важнейшая «наполняющая» любого закона или его отдельных норм, представляют собою прямую альтернативу свободе, и, занимая в законах своё «положенное» место, они перечёркивают её в тех сравнимых пропорциональных объёмах, в каких бывают представляемы сами.

Допускать урона свободе при таком подходе никому не хотелось бы, — это совершенно ясно. Ведь речь в этом случае шла бы о её существенном ущемлении — как «вещи» неизменно высокой общественной ценности и как своеобразном показателе не только общественного прогресса, но и — цивилизованности.

И тем не менее нашим бытовым практицизмом (и той же цивилизованностью) нам диктуется жёсткая необходимость иметь в хорошо осмысленном раскладе оба указанных «наполнителя».

Представлениям о них при этом не грозит превратиться в оторванные и ни в чём не зависимые друг от друга обособленности; наоборот — оба «наполнителя» могут проявляться более отчётливо, как бы отражаясь один в другом.

Польза тут несомненная, и она в том, что свобода, каким бы почитанием к ней ни проникаться, никого бы не уводила в заблуждение насчёт своего «размаха». Он у неё ровно такой, каким его делают ограничения. Не более того, но и не меньше.

Соответственно в полном виде «поведение» или значимость каждой из названных выше составляющих публичного, государственного права легко умещает в себе вот это простое уравнение:

Закон (равно как и отдельные его нормы) = ограничения + свобода.

Здесь было бы ошибкой поменять слагаемые местами, поскольку ими представлены не чистые цифровые величины, а строго правовые понятия. Каждое из них по отношению к закону занимает только своё место — ближе или дальше от его внутренней, «центровой» «точки». Безусловно, ограничения примыкают к ней плотнее. В чём не трудно убедиться, если понимать закон как необходимость, «направленную» к установке и «удержанию» запретов — на излишки свободы.

Без ограничений он собою ничего представлять не может. Хотя в условиях демократии его, закона, нет и при отсутствии в нём свободы; — но расценивать её роль надо здесь по-другому.

Ведь она «была» и раньше — «до закона». Собою он урегулировал определённые отношения в обществе, к примеру, деятельность СМИ. Эта деятельность какое-то предыдущее время специальным законом не управлялась и была свободной. «Рамками» ей служили в совокупности правовые установления в государстве, а также усто́енные обычаи в виде морали и нравственности. Взяли эту наличную часть и «поместили» в закон, наделив «обязанностью» помогать ему.

Стало быть, слагаемые отличны одно от другого в том, что ограничения являются плотью от плоти закона, а свобода в нём — гостья. И не сказать, что она приятна во всех отношениях.

Наделённая функциями, укороченная, неразборчивая к похвалам, — уже только по этим очевидным признакам юридической неполноты она соотносима с ограничениями. Поскольку же в закон могут входить новые и дополнительные запреты, свобода вынуждена оберегаться от соперников на своей «территории» по методу ящерицы: при любом посягательстве часть её сама собой отпадает.

Из-за такой постоянной «оглядки» на убыль ей, собственно, и нужно то более для неё подходящее место, которое указано в уравнении.

Из приведённых пояснений вытекает следующее: не могут оправдываться никакие и ничьи «целесообразные» понимания свободы, — когда ей никто, мол, не может ставить никаких препон.

Чего скрывать, устойчивое, нередко почти болезненное пристрастие к ней в её как бы абсолютном качестве и «размахе» в наши дни есть пока фактор преобладающий. И что ещё хуже — о нём, как факторе негативном, на обществе не принято ни говорить, ни писать, ни слушать.

Вот почему лукавство посредством недовнимания к ограничениям, небрежного сталкивания их в некий побочный, почти как «срамный» резервуар нашего бытования не может не вызывать обеспокоенности и тревоги.

Ведь здесь приходится говорить уже не о чём ином как о стерилизации свободы, её отрыве от правовой основы и истолковании в том «представляемом» только высшем значении, которого за нею никогда не случалось и нет сейчас.

Если взять даже лучшие законы о СМИ в разных странах, то, к сожалению, толкование ограничениям даётся в них именно в таком тоне. Они представлены как бы в виде исключений — по хорошо всем известному «остаточному» принципу. И говорится о них в целом сдержанно и скупо, хотя их набирается много.

Существенные объёмные ограничения можно увидеть почти в каждом из дополнений в законодательные акты, какие по необходимости вносятся в такие акты после введения их в действие. Что, конечно, представляет собою фактическое урезание поля свободы уже в дополнение к тому, что было урезано раньше.

Выталкивание ограничений на обочину часто имеет результатом уже не стерилизацию свободы, а нечто более каверзное, в виде обтрёпок,