виде, например, краткоживущего молекулярного конденсата (бозе-эйнштейновского); а что собою представляет остальное, самой наукой обозначенное как «тёмная материя», — пока неясно, и его предстоит ещё только узнать и удостоверить.

При такой закрытости природы вроде бы и не до категории превращений. Но, что поделать, в числе прочих мировых тайн этот ресурс весьма любопытен и взывает к непременной глубокой заинтересованности. Прежде всего потому, что в нём выражается опыт нашего манипулирования своим сознанием, ещё, вероятно, не вполне достаточный для уяснения взаимосвязей между конкретным и абсолютным.

«Размах» отвлечённости, а, значит, и свободы «придаётся» нашему сознанию и подсознанию, скорее всего, только в той «величине» и в той функциональной возможности, каковы они есть как «установленные» с учётом качества исключительно известной нам земной реальности — никак не больше.

Но именно через желание преодоления столь мощной ограниченности наших восприятий нам дано устремляться в сторону познания пока ещё единственной знакомой нам, злополучной «своей» (из нашего мироздания) «точки» «разделения» — осознаваемой только в виде «нулевой величины» в пределах сущего, — как достоверное непостижимое.

И вовсе не исключено, что познание здесь навсегда обречено сопровождаться нашей неудовлетворённостью, поскольку загадочные состояния уже и новых «точек» могут при любых научных приобретениях оставаться неразгаданными — наяву, — даже при их блестящем теоретическом обосновании и распознавании. К чему, то есть — к обоснованию в теории, видимо, нет преград уже даже сегодня, — если учитывать новейшие методы счислений…

В таких обстоятельствах нам не останется ничего другого как рассматривать каждое «новое» (необычное) превращение, в том числе связанное с предположительным «началом» вселенной («большой взрыв»?), исключительно лишь по расчётному, а, стало быть, всего лишь побочному результату. Который, впрочем, становится всегда желанным приобретением как для практики, так и науки, в особенности — фундаментальной.

Что же касается науки в её возможных амбициях покорить непостижимое, чтобы заявлять о своём торжестве, то ей во многом придётся, наверное, довольствоваться лишь уклонениями в слепую уверованность, — из-за чего обрекались бы на неэффективность даже самые могучие и популярные теории…

Свобода, как видим, и в этих условных «координатах» или обстоятельствах остаётся «верной себе», проявляясь как наличность всё в той же особенности, — только в теснейшей «связке» со своими ограничениями…

К о н е ц