непременно и другой людской (точнее: квазилюдской) общности, для которой могли бы годиться те самые новые нормы этики и поведения, возможно, — бесовские или драконовские. Говоря иначе, возникла бы ситуация, равная той, которою Харари соизволил пугать ныне живущих.

Человечество в его качестве и составе ни при каких условиях не согласится быть замещённым кем-то неизвестным или на себя совершенно не похожим. Соответственно ему нет никакого резона расставаться с действовавшей всегда и действующей сегодня в нём этикой, взращённой и укреплённой им для себя на основаниях его собственного исторического опыта. Этикой, напомним, — как законом! Да и кому, собственно, было б по силам отменить естественное? С ним возможны манипуляции подмены, о чём мы достаточно поговорили, только — где и когда они были удачными?

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

О свободе, существо которой занимало нас во всех разделах данного нашего независимого исследования, мнений сейчас так много, что было бы невозможным их перечислить или расставить в определённый ряд. Они характерны тем, что трактуют указанный основополагающий термин как ценность исключительно социальную, предназначенную к «установлению» и «применению» в условиях общественной жизни на принципах «лучшей», либеральной демократии.

Такое обоснование становится настолько привычным, что термин свобода с лёгкостью употребляют уже как вообще ни с чем не связанный и не соотносимый. Просто имеют в виду хорошее для зрения и слуха и очень ходовое слово, в котором не принято замечать хотя бы какого недостатка, а тем более — лжи.

Позволяют себе держаться в такой «манере» даже в «верхах» истеблишмента. Вот пример: Глава дипломатии Европейского Союза Жозеп Боррель в интервью австрийской газете Kronen Zeitung, говоря о сложной поре для ЕС в связи с наложением санкций на Россию, утверждал:

…мы находимся перед большими вызовами… Но мы должны быть готовы заплатить цену за свободу (курсив мой. — А. И.)

(Из сообщения ТАСС от 28.08.2022 г. — Цитируется с сокращениями).

Поскольку же возможно каждому варьировать содержание термина на свой лад, то не исключается коверкание через него и смысла иных ценностей, как считается, не менее важных.

По этой «колее» прошлась пресс-секретарь Белого дома Карин Жан-Пьер, пояснившая на регулярном брифинге цель помощи США вооружениями Киевскому режиму. Имея в виду украинцев, она заявила:

…они борются за свою демократию (курсив мой. — А. И.) И мы намерены делать всё возможное, чтобы они были в сильном положении… чтобы, если у них будет возможность вести переговоры, они могли делать это с позиции силы.

(Из сообщения ТАСС от 06.06.2022 г. — Цитируется с сокращениями).

Подобное, как мы уже знаем, происходит из-за отсутствия дефиниции. Лишённая её, — пояснения в правовых документах — что она такое, — свобода перестаёт быть регулирующим инструментом в том человеческом житье-бытье, где праву отводится первостепенная или главенствующая роль.

Дефиниция (по отношению к свободе) нужна как воздух или вода для живущих. Не дожидаясь, когда её изобретут в законодательном органе какой-либо страны или в дискуссиях общего порядка, мы решаемся представить для ознакомления читателям свой вариант. Он касается свободы в её состоянии, на что мы уже обращали внимание выше, и не только той, с которою вольно обращаются в социумах, а — повсюду в этом бескрайнем и сложном мире.

Вот его содержание:

Свобода есть одно из таких обязательных состояний, которыми обусловлены формы всего, что может возникать из наших представлений и закрепляться в нашем сознании или в подсознании, — материального, духовного или чувственного. А также — быть в наличии вне нашего сознания или подсознания.

Ни один предмет, явление, аффект и проч. не может иметь какой-либо действенности или определённости вне состояний свободы; в каждом конкретном случае в них дают себя знать проявления индивидуализации (меры или степени свободности); и только через такие проявления возможно «открытие» для нас представляемого на формальной, а не отвлечённой основе.

Тут, стало быть, коренится и глубинное выражение реального, — той фактической реальности, которая имеет возможность быть и находиться в бесконечном ряде «выделившихся», конкретных, индивидуальных форм или их сочетаний. Что, в свою очередь, требует не упускать из виду, кроме состояний свободы, и ограничений для них, — своего рода ту «среду», в соотношении с которой только и должны возникать такие обязательные состояния.

Сможет ли эта формула быть полезной кому-либо?

В качестве хотя бы второстепенного пособия её, наверное, могли бы использовать в первую очередь правотворцы — при сочинении ими новых законов и нормативных правовых актов. А зависеть это будет, как можно предполагать, от их неудовлетворённости тем, что дефинициями не снабжены ведь пока и другие наиважнейшие нормы в существующем публичном праве. Без них, как и свобода в целом, остаются свобода слова, свобода мысли, свобода совести…

Этот, будем говорить, завал ещё только в ожидании желающих и способных разгрести его. Мы видели, как много есть причин, препятствующих проведению нужной и очень большой работы. Сдвинется ли с места устоявшаяся пагубная бездеятельность тех, кто старается всяческими способами показать своё хилое понимание свобод и в соответствии с этим лелеет в себе призрачные надежды и намерения, не говоря уж о совершаемых поступках, очень часто не выверенных и неосмотрительных?

Как раз при таком бездействии целыми потоками идут рассуждения о несовершенстве и даже гибели нашей теперешней цивилизации. Предостережения вполне резонные. Почва уже утоптанная, твёрдая. На ней многое размещено из надуманного и даже очень опасного, то есть — видны далеко не блестящие результаты.

С другой стороны, какие бы здесь усилия и кем бы ни предпринимались, плоды их не могут восполнить недостающего. Публичные, государственные нормы о свободах, сотворённые из умыкаемых общих для человеческого сообщества естественноправовых положений, могут получаться только недозрелыми, размытыми и дезинформирующими, какие они и есть сегодня.

Так прочно сработаны эти положения в их неизменной в тысячелетиях функциональности, что, даже будучи незаписанными, они сохраняют значимость и неиссякаемую энергию сами по себе; всяческие попытки приспособить их к государственному праву путём их записи и шумного режимного (корпоративного), а также межгосударственного декларирования обречены, о чём приходится распространяться не без глубочайшего сожаления, убеждаясь, насколько пустой оказывается эта работа.

Особенность нынешнего «освоения» свобод народами и государствами в том, что они, народы и государства, все, скопом погрязли в приобретении негативного опыта пусть и неумышленных умыканий и несут за это ответственность. Нет принципиального различия в достижениях по части «освобождения» на столь неустойчивом фундаменте — прошлого, текущего или предстоящего или — где бы то ни было.

Свободы приняты к использованию не по знанию о них, а по наитию, через уверование, когда каждая из них, будучи глухой, но как будто