попросту упускаем из виду, не замечаем.

Снисходительно можно относиться, например, к тому, что, войдя в тесноватый проулок, вы вдруг ощущаете, как вам мешают идти редкие встречные. Многие идут прямо на вас, как бы не намереваясь разминуться. — Здесь незначительное раскованное, взятое от права на освобождение «до конца» и будучи массовым, мало различимо; далеко не каждый придаст ему хоть какое-то значение.

Разрушающую силу свободного в человеке невозможно оставить незамеченной, когда оно ещё и стимулируется — физически, физиологически, что бывает при употреблении алкоголя, наркотиков и проч., чего мы уже касались выше.

Становясь массовым, «индивидуальное» многократно увеличивается в его разрушающей мощи. — И причина тут очевидна: уже в самой свободности, которою обусловлено отчуждение, развиваются элементы силы, насилия; — их накапливание где-то обязательно должно переходить в доминирование, в «захват», распространяемый на весь процесс…

Свою негативную роль может играть здесь и выбор. Он теперь, безусловно, очень широк, поскольку человек или корпорации (а также, разумеется, и — государства), будучи «вправе» и «теряя» при «освобождении» многие «прежние» свои обязанности и обязательства, не намерены отказываться от их возрастающих, как правило, не всегда — лучших, даже одиозных, новых запросов и интересов.

Теперь интересы могут варьироваться в значительно большей степени, чем в «обычных» условиях — «до того».

А это значит, что могут иметь место и более выраженные формы отчуждаемости, вплоть до крайних, когда, скажем, среди конкурирующих наступает момент обоснования права сильного и на смену отчуждаемости приходит необходимость удаления или даже — уничтожения.

На такое «право» обычно претендует сначала не кто-то один из многих, а именно — многие или, по крайней мере, немалая их часть. При этом отход от существующих норм может всецело отразиться на выборе манеры поведения уже в тех случаях, когда ещё требуется учитывать позицию находящихся рядом или — общественное мнение.

Здесь оглядка на конкретные обстоятельства пока что способна сдерживать устремлённость на более скоростное освобождение. Но, поскольку пример уже подан, сам собой процесс движения вперёд остановлен или ограничен быть не может. Или же, если это должно быть сделано, то лишь с невероятными трудностями (в том числе — связанными с огромными расходами), из-за чего принятие контрмер уже окажется вне рамок целесообразного с точки зрения здравого смысла.

Для всех участников процесса, если он наблюдается даже в условиях «лучшей» цивилизованности, предстоят тяжёлые времена разборок и упований на толерантность, которой постоянно не хватает.

Солидарность и согласие нужны как воздух, ведь участники процесса, развивая свободное, во многом поначалу имели одинаковые или почти одинаковые интересы, что вело к сотрудничеству, к обрастанию взаимосвязями. Свобода же «требует» оборвать их, выйти из них, чтобы оказаться «впереди».

Выросшее количество взаимосвязей теперь должно этому препятствовать; в результате неизбежна дестабилизация в отношениях, которая быстро захватывает все поры общественной жизни и все общества, где проблемы с «освобождением» заходят за края; там ревизуются, пересматриваются непосредственные предметы, по которым устанавливались или укреплялись различные связи.

В пределах контактов межгосударственных это могут быть этнос, культура, товарообмен, традиции, вера — что угодно, — если к тому находятся хоть малейшие поводы или амбициозные притязания.

Та же система разборок, а значит и соответствующих потерь на уровне корпораций и предпринимательства.

Здесь обогащение становится единственным «правовым» средством оставить всех позади; оно не может заканчиваться ни на какой величине приобретённого, пусть это была бы даже бесконечная величина, на что устами Афинянина (Сократа) из уже цитированной нами работы «Государство» указывал ещё Платон:

…хотя, — говорил он, имея в виду тех, кто был занят выполнением работ и услуг по заказам частных лиц и полисов Древней Греции, — возможно извлекать умеренную прибыль, они предпочитают быть несчастными.

(П л а т о н. «Государство. Законы. Политик». «Мысль». Москва, 1998 г., стр. 666).

Во имя свободы, как видим, не может идти и речи об ограничениях в желании обогатиться. Это одно из «корневых» табу нынешней демократии.

А довольствуются при таких устремлениях лишь законами в виде правил «игры» (приватизация и проч.), в которой привольнее всего тем, кто обладает властью делить или просто по натуре мошенник. Как раз в таких обстоятельствах в обществах и в государствах возникают адовы круги неудержимой коррупции.

Подверженный накатам «освобождения», испытывает соответствующие деформации и сектор личностного, индивидуального.

Достаточно указать на ошеломляющие подвижки в разрушении семейного уклада, что в последние времена выражается в росте числа разводов и соответствующего же роста брошенных детей, всё чаще обрекаемых на беспризорность и беспросветное нищенство, на болезни, преступления и проч.

И если когда-нибудь это скажется полнейшим развалом концептуальности всей современной либеральной демократии, как очередной формы цивилизации, то при этом, собственно, и упрекать и винить будет некого. Поскольку, избрав метод «освобождения» «до конца» в качестве своих правовых стратегий, и власти и общества должны чем далее, тем становиться всё свободнее от обязанностей за чьё-то последующее будущее, оставаясь буквально во всём ни при чём.

Если манкуртизация была плоха как состояние тотальной забывчивости о прошлом, то чем же она лучше в ипостаси, связанной с неудержимым слепым уклонением от ответственности за будущее?

Надобность в более глубоком осознании реального и возможного заставляет обратить наше внимание также на то, каким образом освобождение трансформируется в жизненный стиль, при котором люди могли бы не быть ущемлены негативными последствиями от своей свободности.

Итог здесь, как нам представляется, всегда надо принимать таким как он сформировался — «вылепился»; то есть речь должна идти о согласии многих, а со временем и — всех «освобождающихся» на такое абсурдное или скомпрометированное, которое ранее казалось резко непривлекательным, но — необоримо. Тут, хотя и к большому сожалению, не остаётся ничего другого как принять его таким, как оно есть.

Это обозначает «утверждение» освободительного этапа с переходом к новой, уже легальной «норме», имеется ли в виду этический постулат или регламент права. — Если хотят избежать слишком быстрого перетекания свободного в таковые нормы, должны действовать жёсткие факторы его сдерживания. Но всё равно «природа», как говорится, берёт своё…

Как сказано у классика:

…те перемены, которые как будто наступают с ходом времени, по сути никакие не перемены…

(Ф р а н ц К а ф к а. «Голодарь» (четыре истории): «Маленькая женщина». В переводе М. Абезгауз. По изданию: «Классики ХХ века». Франц Кафка. «Феникс», Ростов-на-Дону — «Фолио», Харьков, 1999 г.; стр. 263).

И ещё несколько замечаний по теме настоящего раздела.

То освобождение, которое происходит вне осознания его последствий, не менее губительно чем революции. Ведь оно по своей содержательности и есть не что иное как действие именно революционное, взрывающее.