Погадав о замыслах трапперов, солдаты снова улеглись. Они так измучились за день, что холод не помешал им уснуть.

Вскоре большинство солдат было разбужено выкриком Квакенбосса. Мирно храпевший под воркотню Гаррея, он раскрыл глаза, когда дождевые капли защекотали ему лысину.

— Где моя шляпа? — раздраженно спрашивал он, шаря по камням в поисках своего сокровища. — Где моя шляпа? Эй, вы, сонные олухи! Не видал ли кто моей шляпы?

Солдаты заворочались.

— Какая у вас была шляпа? — спросил один из них.

— Черная шляпа, хорошая. Мексиканское сомбреро.

— Вот как! Черная, говорите? Нет, не видал я черной шляпы.

— Чертов немец! Неужели он думает, что в такую темень можно отличить черную шляпу от белой? Ложитесь-ка поскорей спать! — огрызнулись соседи.

— Надоели мне ваши шутки! — обиделся Квакенбосс. — Я спрашиваю: где моя шляпа? Кто взял ее?

— Да была ли у него вообще шляпа? — усомнился какой-то солдат.

— Ветер унес его сомбреро! — послышалось из темноты.

— Скажите, мистер Квакенбосс, — вмешался канадец на ломаном англо-французском диалекте, — вы ищите вашу прелестную широкополую шляпу? Неужели она пропала? Какое несчастье! Уж не волки ли ее стянули? Может, они сожрали ваше сомбреро?

— Не морочьте мне голову, — рассердился Квакенбосс. — Болтливый французишка! Говорите прямо: вы взяли шляпу?

— Я? Вашу шутовскую шляпу? Разумеется, нет. Клянусь честью, я не трогал ее.

— А вам она случайно не попадалась, Стенфильд? — обратился наш ученый ботаник к охотнику из Кентукки.

— Черт побрал бы вашу шляпу! На что мне она? У меня есть своя, на чужое добро я не зарюсь.

— Может, она у вас, Билли Блэк?

— Нет! — отозвался Билли. — Я ношу только собственную шляпу, но она не черная. Впрочем, в такую ночь все может показаться черным.

— Я вам все объясню, приятель Квакенбосс: вы потеряли шляпу, когда скакали на своем знаменитом мустанге.

Солдаты расхохотались. В веселый хор диссонансом врывался визгливый голос Квакенбосса, который, не стесняясь выражениями, проклинал свою шляпу, а заодно и товарищей. Не отчаиваясь, он продолжал ощупью искать злополучное сомбреро, а солдаты дружно глумились над ним.

Приподнятое настроение отряда не заразило меня. Глаза мои были прикованы к блестящему пятнышку на небосводе, на которое Рубби указал Гаррею. Я успокаивался по мере того, как сияние становилось более ярким.

По-прежнему шел дождь, но на востоке завеса туч постепенно редела.

Если так будет продолжаться, то через несколько минут небо, как предсказывал Рубби, очистится, и луна засверкает во всей своей славе.

В этой мысли я черпал утешение.

Время от времени я окидывал взглядом прерию и прислушивался к шорохам, желая уловить голоса трапперов или их шаги, но ничего не слышал.

Я начал уже тревожиться, когда внезапно на равнине вспыхнул огонек. Он тотчас потух, но через мгновение появился на том же месте или, может быть, даже немного ближе к нам, мерцая в темном море кустарника, как одинокая звезда.

Несколько секунд огонек колебался, потом медленно поплыл, словно кто-то нес его, согнувшись.

В огоньке не было ничего таинственного.

Один только Квакенбосс ничего не понимал. Остальные солдаты, еще не спавшие, когда Рубби уходил с Гарреем, догадались, что это свечи, зажженные нашими друзьями трапперами.

Огонек то приближался, то отступал. Через короткие промежутки он менял направление, описывая причудливые дуги.

Между нами и трапперами в темноте блестела водная гладь — не то широкий пруд, не то большая лужа после ливня в прерии.

Огонек остановился; кто-то нас окликнул — все узнали любимое проклятие старого траппера, которым начиналась каждая его фраза.

Снова заколыхался огонек, быстро углубляясь в прерию.

Мы с интересом следили за маневрами разведчиков. Огонек удалялся, и товарищи мои предположили, что трапперы напали на потерянный след.

Подоспевший Гаррей подтвердил их догадку. Его стройная фигура вырисовывалась в тумане. Мы не видели его лица, но чутье нам подсказывало, что он принес хорошие новости.

Гаррей спокойно сказал:

— Рубби напал на следы; они уводят туда, к огоньку. Вскоре Рубби скроется из виду. Мы должны торопиться, чтобы нагнать его.

Не вдаваясь в рассуждения, мы оседлали лошадей и поскакали на мерцающий в тумане огонек, служивший нам путеводной звездой.

Рубби шагал освещая дорогу фонарем. Чтобы дождь не потушил свечи, над верхним отверстием фонаря в виде зонтика было прикреплено знаменитое черное сомбреро.

Старый траппер в ответ на все наши вопросы удостаивал нас только отрывочными восклицаниями. Он явно гордился своей удачей.

Зато Гаррей охотно удовлетворил любопытство рейнджеров. На ходу он подробно рассказал им, каким образом Рубби добился таких замечательных результатов. Вся заслуга, по его словам, принадлежала старику.

Рубби вспомнил про ручей, который берет начало на холме. Источник разбух от дождя, и его-то мы и заметили, когда наблюдали за огоньком в прерии. Предположение траппера о том, что Белый мустанг отправился на водопой к ручью, блестяще оправдалось: конь поскакал по гальке кратчайшим путем к воде. Дальнейшая дорога вела по бугру с жестким каменистым грунтом. Конь замедлил бег, и следы оборвались. Вернее, они были настолько слабы, что мы не заметили их при свете факела. К счастью, Рубби не забыл про болотистый участок на нижнем течении ручья, где лошадиные копыта должны были оставить более глубокие отпечатки. Для этой экспедиции, как сказал траппер, ему не хватало только покрышки на фонарь.

Огромная шляпа Квакенбосса заменила зонт.

На топком берегу ручья трапперы снова напали на следы, но лошадь, утолив жажду, тотчас во всю прыть понеслась к западу от холма.

Гаррею, как я понял из разговора, была известна причина, побудившая лошадь к этой бешеной скачке. Он долго отмалчивался, и мне пришлось немало потрудиться, пока я выудил его к признанию.

В конце концов с явной неохотой он ответил