Вскоре выяснилось, что мы находимся в знакомой местности. Во мраке обрисовались контуры мезы. В надежде, что скакун сделает около нее остановку, мы пришпорили лошадей.

Вот и высокие белые скалы. Не теряя следа, мы подъехали с большими предосторожностями.

Ни у подошвы холма, ни в окрестностях не было видно ни одного живого существа.

Белый мустанг здесь останавливался. Он подошел к мезе шагом. Дальше след прерывался.

Мы обошли мезу несколько раз, освещая все кругом свечами. Нашли скелеты лошадей и людей, черепа, обрывки одежды, обломки оружия — остатки боя с гверильей.

Заглянули в приютивший нас камень, посмотрели на борозду, по которой поднимались: ремень еще висел.

Следы белого скакуна исчезли.

Может быть, при более ярком свете нам бы и удалось их увидеть, но нам помешало одно обстоятельство.

Тяжелые капли, падавшие время от времени, перешли в ливень. Вода низвергалась с неба потоками, точно там решили устроить нам душ. Началась буря.

Свечи моментально потухли.

Мы молча стояли под скалой.

Даже стихии против меня! Я проклинал их от всей души.

Глава LIX

СОМБРЕРО

Наши лошади, заморенные трудным переходом в пыльное, жаркое утро и бешеным ночным галопом, стояли, понурив головы, под ледяным дождем: бедняги спали стоя.

Люди были не менее измучены. Некоторые держали лошадей на поводу, прячась от ливня под навесом скалы, другие дремали, прислонившись спиной к каменной глыбе.

Один только я не знал ни сна, ни покоя. Мне и в голову не пришло прятаться от дождя. Ледяные потоки струились мне на плечи.

Лил настоящий северный дождь. Однако не пронзительный норте, ни палящий сирокко не способны были вывести меня из оцепенения. Между тем я готов был приветствовать физическую встряску, поскольку она заглушит мои нравственные муки. Мудрая испанская пословица гласит: «Un clavo saco otro clavo», что означает: клин вышибается клином!

Увы, леденящее дыхание непогоды не только не заглушало моей тревоги, но даже усугубляло ее.

Во-первых, гроза остановила наши поиски; во-вторых, если ливень затянется, мы окончательно собьемся со следов.

В глубокой печали я прижался к моему верному Моро, дрожавшему от холода.

Равнодушный ко всему происходящему вокруг, я застыл, предаваясь мрачным мыслям.

Звук голосов заставил меня встрепенуться. Двое товарищей не поддались отчаянию и усталости. Они разговаривали. Я узнал голоса трапперов. Эти храбрые, неутомимые люди, закаленные в приключениях и борьбе со стихиями, не признавали себя побежденными до последней минуты, пока оставалась хоть малейшая надежда, и, как вы знаете, их упорство и блестящая изобретательность нередко торжествовали.

Из первых же слов их беседы я понял, что они не оставили надежды напасть на след, и обсуждают, как найти его и довести до конца наше предприятие.

Я прибодрился и начал чутко прислушиваться.

Трапперы разговаривали вполголоса. Говорил Гаррей:

— Ты прав, Рубби! Конь, по всей вероятности, промчался мимо, а в этом случае неизбежно нападем на его следы. Помнится, грунт по берегам водоема топкий и вязкий. Копыта на нем хорошо отпечатались. Захватим с собой свечу, прикрытую сомбреро.

— Правильно! — откликнулся старый траппер. — Но, если я не ошибаюсь, обойдемся и без свечи и без сомбреро. Погляди-ка, — прибавил Рубби, указывая на просвет в тучах. — Держу пари, что ливень закончится через десять минут, и наступит великолепная лунная ночь.

— Тем лучше, старик! — ответил Гаррей. — Но не разумнее ли сразу выйти на поиски? Ведь время дорого.

— Будь по-твоему! — согласился Рубби. — Добывай свечу и сомбреро — и марш в дорогу! Наших ребят будить нечего: пусть храпят. В помощниках мы не нуждаемся.

— Эй, ты немчура! — крикнул Гаррей, обращаясь к Квакенбоссу. — Одолжи-ка нам шляпу!

Ответом почтенного натуралиста был звучный храп; он спал, свесив голову на грудь, под каменным навесом.

— Проклятый ботаник! Спит, как сурок! — с раздражением воскликнул Рубби. — Пощекочи его кончиком ножа, Билли. Не действует? А ну-ка, приласкай его хлыстом. Не помогает? Дай ему пинка ногой в живот. И этого мало? Встряхни его изо всей силы. Должен же когда-нибудь проснуться этот чурбан!

Гаррей усердствовал.

— Эй, ты, немец, ученый лоб! — кричал он, встряхивая спящего. — Даешь ты нам свое сомбреро?

Но Квакенбосс ответил совершенно несуразной речью:

— Ай-яй-яй! Проклятая скотина! Держите ее! Сейчас она меня сбросит! Никак не могу соскочить! Шпоры сцепились под брюхом у лошади! Помогите! Остановись, несчастная!

Слушая сонный бред Квакенбосса, Рубби с Гарреем расхохотались, но зычный хохот трапперов не разбудил спящего: Квакенбосс по-прежнему боролся во сне с горячим индейским мустангом, который так досадил ему на днях.

— Вот дубовая голова! — воскликнул Рубби, вдоволь нахохотавшись. — Пусть спит, если ему так хочется. Сдирай с него шляпу, Билли! Ведь не он нам нужен, а его сомбреро.

В голосе Рубби звучало явное раздражение: он не мог простить достойному рейнджеру прямолинейности, с которой тот исполнял долг часового.

Отчаявшись разбудить спящего, Гаррей бесцеремонно завладел его шляпой. Затем, захватив свечу из нашего запаса, Гаррей и Рубби, не говоря ни слова, удалились.

Довольствуясь слышанным, я воздержался от всяких расспросов. Рейнджеры мои не сумели подавить в себе любопытство, но трапперы лишь огрызнулись в ответ на их приставания.

Зная характер моих друзей, я понимал, что в такую решительную минуту они не потерпят постороннего вмешательства, и вполне доверился их опыту и чутью.

Трапперы пошли от мезы вправо, но я не сумею сказать, как долго они держались этого направления. Свечи они не зажигали и через двадцать — тридцать шагов исчезли во мраке за плотной завесой ливня.

Глава LX

СЛЕДЫ БЕЛОГО МУСТАНГА