Города мы достигли благополучно. Каналес уклонялся от встречи. Его соблазняла не боевая слава, но обоз с ценным добром, а рейнджеры располагали лишь американскими вшивыми одеялами. Даже гверильясы гнушались подобной добычей.

В городе мы с удивлением узнали, что дивизия еще не выступила: приказом из штаба поход отсрочивался на неделю.

Новость эта меня чрезвычайно обрадовала. А вдруг нас отошлют обратно в селение? Вскоре, однако, выяснилось, что нам предписано остаться при дивизии.

Во всех сколько-нибудь пригодных помещениях были уже расквартированы войска. Рейнджеры считались иррегулярной частью, и нам пришлось расположиться под открытым небом, в полумиле от городка. Здесь, на берегу ручья, разбили палатки и, привязав лошадей, умыли запыленные лица.

Чтобы узнать о дальнейших намерениях штаба и немного развлечься, я отправился в город.

Почти в каждом полку я оставил старых друзей. Отчего не возобновить знакомство?

В штаб-квартире я получил подтверждение тому, что раньше мы не выступим.

Просияв, я побрел в гостиницу — обычное место свидания армейских кутил — ив беседе с друзьями на время забылся.

Тут меня посвятили в очередные сплетни и злободневные истории, и я хохотал с приятелями до упаду.

Жители города относились к нам дружелюбно, так как американцы вели себя прилично.

За время нашей стоянки в селении в городе было одержано немало любовных побед. Один из офицеров обручился с богатой сеньоритой. Свадьбу отпраздновали пышно, и у счастливца нашлось не мало подражателей.

Глава LIII

РАЗРУШЕННОЕ РАНЧО

В лагере я сразу помрачнел и долго бродил, скучая, вокруг своей палатки и свалился на койку, обуреваемый прежними страхами. Наконец я решил: с двадцатью отборными рейнджерами нагряну на гасиенду и заставлю Изолину покинуть опасные места. Возможно, что хозяева гасиенды уже вняли моим советам и дом опустел. Тем лучше, но скорее всего дон Рамон заупрямился.

Отобрав рейнджеров, я приказал им готовиться к вечернему выступлению. По двум причинам удобнее было действовать ночью. Во-первых, экспедиция предпринималась на мой собственный риск, в штаб-квартире не должны были о ней подозревать, хотя рейнджеры пользовались большей свободой, чем регулярные части, и большую часть времени проводили в рекогносцировках. Во-вторых, этого требовало благоразумие. Ночью мы никого не встретим, и весть о нашем прибытии не опередит нас.

Когда сгустились сумерки, мы сели на лошадей и молча выехали из кустарника, окаймлявшего лагерь. Тропинка вывела нас на широкую дорогу, тянувшуюся до самого селения.

На разведку пустили вперед Рубби и Гаррея. Они вышли пешком, оставив своих лошадей в лагере. Мы ехали шагом, приноравливаясь к пешеходам.

Рубби с Гарреем ползли на четвереньках, то и дело припадая к земле и внимательно изучая следы.

В лунном свете мы четко различали опередивших нас разведчиков.

Местность была глухая, только одно ранчо лежало на полпути — деревянный домишко с небольшим участком возделанной земли, где когда-то росла кукуруза. Хозяева ранчо давно бежали. Грабители не раз сюда наведывались, и осколки статуэток домашнего алтаря валялись вперемежку с обрывками олеографий.

Еще накануне это ранчо произвело на меня тяжелое впечатление. «Какие жалкие, — подумал я, — развалины!»

Но теперь, подъезжая, мы издали уловили смешанный гул женских и мужских голосов и сделали остановку, чутко прислушиваясь.

Шум усилился. Ветер донес к нам чьи-то вопли.

— Это женщины плачут, — сказал один из рейнджеров.

Пришпорили коней и тронулись рысью, но Гаррей, возвращавшийся с разведки, вторично остановил нас.

В сумерках мне удалось заметить тревожное выражение лица Гаррея.

— Скверные вести, капитан! — сказал он вполголоса.

Я вздрогнул.

— Говори, Гаррей! Что случилось?

— Все пошло к черту! Селение погибло! Убедитесь сами, капитан. Рубби успокаивает женщин возле ранчо.

Предчувствия меня не обманули.

Я помчался во весь опор.

В две минуты я у ранчо. Взорам открылось жуткое зрелище.

Глава LIV

ЗВЕРСТВО

Пять-шесть молодых женщин и несколько мексиканцев обступили Рубби, изъяснявшегося на ломаном испанском языке.

Женщины были полураздеты, в грязи и в пыли, как будто их только что протащили по земле. Пышные черные волосы в беспорядке падали на плечи и на лица. На руках и груди чернела запекшаяся кровь.

Я подъехал к одной из несчастных. Лоб ее был свеже заклеймен раскаленным железом, кожа вздулась и побагровела. Всмотревшись, я различил буквы «USA» — те же, что на пуговицах моего мундира. Всех женщин заклеймили знаком «USA» — начальными литерами официального наименования Соединенных Штатов.

Какая-то мексиканка с плачем, откинув густые волосы, крикнула:

— Взгляните!

Мурашки пробежали у меня по коже: у мексиканки не было ушей!

Так варварски изувечены были почти все женщины, но и мужчины не избегли той же участи, двоим отрубили левые руки.

Я с удивлением вглядывался в лица, до неузнаваемости искаженные страданием. Потрясенные рейнджеры окликали приятелей по имени.

Но с первой минуты мне бросилась в глаза одна молоденькая девушка, одетая богаче других и державшаяся в стороне.

«Быть не может, — думал я, — она совсем ребенок. Неужто негодяи и ее не пощадили?»

— Как ваше имя, сеньорита?

— Кончитта, сеньор: я дочь алькада.

Слезы брызнули из ее глаз и смешались с кровью, струившейся по щекам.

Несчастный Уитлей скоро узнает о постигшем его ударе.

Рейнджеры выкрикивали проклятия, требуя, чтобы я немедленно вел их вперед. С трудом они согласились выслушать подробности происшествия.

Пострадавшие кричали, перебивая друг друга.

Связного рассказа нам удалось добиться лишь от одного Педро.