Чутье подсказывало мне истинный ход событий. Я еще ничего не видел, но все знал. Сцена, которую я представил себе, уже разыгралась невдалеке от нас.

Через несколько минут с вершины холма я увидал беснующийся табун.

Глава LXIV

КАБАЛЬЯДА

Не слушая предостережений, я пришпорил коня и, галопом спустившись с холма, помчался на табун.

Действовал я без всякого плана и даже не пытался поискать прикрытия, чтобы врасплох напасть на мустангов. Впрочем, у меня не было времени на рассуждения. Надо как можно скорее разогнать жеребцов и, если еще не поздно, спасти Изолину от ударов копыт и желтых плоских зубов.

Надежда не покидала меня — я заметил, что вокруг Белого мустанга сохраняется пустое каре: жеребцы пока что держались в некотором отдалении.

Если бы моя задача ограничивалась поимкой Белого мустанга, я проявил бы большую осторожность. Но сейчас мне было не до этого: минута промедления могла все погубить.

Трапперы и рейнджеры, руководствуясь теми же соображениями, погнали лошадей галопом. Я не намного опередил отряд.

Довольно большое расстояние отделяло нас от табуна. Ехали мы против ветра; уже половина пути осталась позади; но дикие лошади все еще не почуяли нас.

Я кричал во весь голос, желая спугнуть их и обратить в бегство; спутники мои надрывали глотки, но ветер относил все звуки в сторону, и лошади ничего не услыхали.

Тогда я придумал более верное средство: схватив из-за пояса револьвер, я несколько раз выстрелил в воздух.

Я переусердствовал: достаточно было и одного выстрела. Дикарки встрепенулись И, оставив в покое чужака, рассеялись по прерии. Одни кони умчались, другие опустив голову и оглашая воздух неистовым ржанием, бросились нам навстречу. Передовые были уже на расстоянии выстрела, когда внезапно повернули обратно и стремительно ускакали. Теперь на месте, где только что неистовствовал табун, оставался лишь Белый мустанг со своей ношей.

Он не шевелился, словно потрясенный исчезновением своих негостеприимных родичей. Но Белый мустанг наравне с прочими слышал выстрелы и, может, один из всего табуна понял, что означает этот странный грохот. Он знал, что приближается человек, его исконный враг, но все-таки не двинулся с места. Неужели он смирно и покорно отдастся нам в руки? Увы! Меня постигло разочарование…

Я был в ста ярдах от мустанга, когда он вскочил на дыбы, волчком повернулся на задних ногах и бросился бежать.

До меня донеслось его бешеное ржание: мне почудились в нем издевательские и мстительные ноты. Издевательство над бесплодной погоней и месть за то, что недавно я захватил его в плен.

Сейчас все зависело только от быстроты. Нужно догнать Белого мустанга и вырвать из когтей смерти всадницу, если она еще жива…

Не время, однако, предаваться горестным размышлениям. Откинув помыслы, я сосредоточил все свое внимание на погоне.

Ласково поощрял я Моро, называл его по имени, гладил, сжимал коленями и лишь изредка впивался шпорами в его крутые бока.

Вскоре я убедился, что верный мой конь начинает ослабевать. Это открытие повергло меня в ужас.

Сказывались последствия неистовой скачки, продолжавшейся круглые сутки. По его грузному аллюру я чувствовал, до какой степени устал Моро: уже не так звонко, как обычно, стучали копыта, ударяясь о твердый грунт. По сравнению с моим конем, степной жеребец был еще совершенно свежим.

Но на карту поставлена жизнь Изолины, а может, и моя собственная: ведь я не переживу своей невесты! Она должна быть спасена любой ценой! Нужно безжалостно шпорить Моро! Любой ценой я должен догнать Белого мустанга!

Местность была неровная. Почва вздымалась и опускалась, словно застывшие волны океана. Мы скакали наперерез пригоркам, которые тянулись параллельными цепями на небольшом расстоянии друг от друга.

Конь мой то взлетал вверх, то спускался по склонам, ни на секунду не замедляя бега.

Скачка эта была суровым испытанием для моего бедного Моро.

Неужели никогда не кончится жестокая погоня? Неужели никогда не иссякнут силы Белого мустанга?

Конечно, когда-нибудь он устанет и остановится. Несомненно, Моро превосходит его в быстроте и выносливости. Но у степного жеребца двойное преимущество: он находился в родных прериях и не был переутомлен.

Я не спускал с него глаз.

Меня охватил суеверный страх: я боялся, что мустанг исчезнет. Мне вспомнилась первая охота за ним и легенды, сложенные мексиканцами о неуловимом белом коне. В эту секунду я верил всем басням!

С какой радостью одолел я последний пригорок и увидел, что передо мной расстилается безбрежная прерия.

В скачке без препятствий перевес перешел на мою сторону.

Расстояние между мной и беглецом таяло. Моро находился уже в трехстах ярдах от него. Я разглядел несчастную подневольную всадницу. Ноги ее по-прежнему были вытянуты во всю длину и привязаны к крупу лошади. Развевались порванные одежды, а длинные, черные, тугие косы свисали почти до земли. Я уже видел бледное лицо Изолины.

Погоня продолжалась. Время от времени дикий мустанг поворачивал назад голову и злобно ржал.

Слабый румянец проступил на щеках Изолины.

Я подскакал настолько близко, что она могла меня услышать. Громко кричал я, звал ее по имени, вглядываясь в ее черты, и с замирающим сердцем ждал ответа.

Мне показалось, будто она приподняла голову.

Но слабый голос ее не донесся до моего слуха; он был, вероятно, заглушен звонким стуком копыт.

Снова закричал я изо всех сил. Тысячу раз повторял я ее имя.

На этот раз она, безусловно, услыхала меня.

Да, голова ее, запрокинутая на загривок лошади, шевельнулась.

Воочию убедился я в том, что Изолина жива!

Едва успела девушка подать мне знак, как лошадь моя осела подо мной, словно провалилась в землю.

Движимый инерцией, я упал, перекинувшись