Как обрадовала меня находчивость моих друзей! Они поступили именно так, как сделал бы я на их месте. Они не бросили меня на произвол судьбы и в то же время продолжают преследование Белого мустанга.

Товарищи мои немало потрудились, пока нашли меня. Час назад, расставшись с трапперами, они углубились в заросли. Следы мои были так запутаны, что им не раз приходилось спешиваться и, ползая на четвереньках, искать отпечатки копыт.

К счастью, они оказались предусмотрительнее своего капитана и запомнили дорогу.

Теперь мы с легкостью могли вернуться на опушку.

Это было самое благоразумное: только оттуда мы могли двинуться на соединение с Рубби и Гаррем. Проводником нашим был опытный охотник, лесной бродяга Стенфильд.

На обратном пути нам не пришлось искать моих запутанных следов. Уроженец Кентукки вывел нас почти прямой дорогой в прерию.

Выехав на опушку, мы, не делая привала, вторично углубились в кустарник по следам Рубби и Гаррея.

Это было нетрудно. Заботливые трапперы оставили на своем пути вехи, «осветив», как выражаются охотники, дорогу.

Почти повсюду копыта трех лошадей явственно отпечатались на земле. Но кое-где — на каменистой почве и даже на сухой траве, выжженной солнцем, — следы были едва заметны.

Но в таких местах нам указывала дорогу сломанная ветка акации, рассеченный стекловидный стебель алоэ, покрытый цветами, или свежая зарубка на стволе сочного кактуса.

Знаки эти бросались в глаза, и мы спокойно ехали, не боясь заблудиться.

Мы проделали этот путь значительно быстрее трапперов, так как на каменистых и покрытых галькой участках им приходилось спешиваться, чтобы разыскать следы Белого мустанга и отмечать дорогу для нашего отряда.

Тревожно вглядывался я вдаль, с лихорадочным нетерпением ожидая встречи с трапперами.

Впрочем, бывали минуты, когда я готов был оттянуть свидание, — так боялся я услыхать дурные новости…

Мы покрыли уже около пяти миль, когда я почувствовал странное раздражение в глазах. Они слезились, и веки как будто припухли и зудили. Приписав это явление бессоннице, я не обратил на него особого внимания.

Вскоре спутники мои также начали жаловаться на таинственную боль в глазах. Вскоре мы догадались, в чем дело: в воздухе потянуло дымом. Это дым разъедал глаза.

Жители прерий не могут не взволноваться, почуяв дым. Раз пахнет дымом, значит, поблизости что-то горит, а нет ничего опаснее пожара в безбрежных прериях Запада.

Даже лесной пожар не так страшен. Можно, находясь невдалеке от горящего леса, любоваться великолепным зрелищем, чувствуя себя в полной безопасности. Иначе обстоит дело со степным пожаром. От него некуда укрыться, потому что огонь распространяется с невероятной быстротой.

Некоторые виды прерий, правда, представляют туго воспламеняющийся материал. Очень редко, например, вспыхивает низкорослая и сочная бизоновая трава. В случае пожара низкотравной прерии люди, бизоны и антилопы убегают по тлеющему ковру.

Погибают в таких случаях только пресмыкающиеся.

Но почти невозможно ускользнуть от гибели, когда загораются высокие травы, доходящие лошади до загривка. Положение еще осложняется тем, что стебли опутаны бесчисленными усиками вьюнков.

В период засухи пожар несет за собой смерть для всех обитателей прерий.

По неуверенным движениям своих спутников я понял, что они напуганы. Однако непосредственная опасность нам пока что не угрожала.

Чем дальше мы ехали, тем больше тревожились рейнджеры.

Небо потемнело. Дым сгущался вокруг нас и все больше разъедал глаза.

— Лес горит! — воскликнул Стенфильд.

Стенфильд некогда был лесником, вот почему все мысли его вращались вокруг леса.

Не знаю, горела степь или кустарник, но пожар распространялся быстро.

Ветер в прерии на многие мили относит дым, но по некоторым признакам я заключил, что пожар бушует вблизи нас.

Хлопьями кружился в воздухе белесоватый пепел, а дым был едкий и густой.

Впрочем, не расстояние, отделяющее нас от пожарища, интересовало меня, а то, в каком направлении горит прерия.

Ветер дул нам прямо в лицо, и горячее дуновение его было отравлено дымом: значит, следы Белого мустанга уводят к горящей прерии.

С каждой минутой дым сгущался. Прямо против нас на небе загоралось зарево. Мне казалось, будто я слышу свист бушующего пламени.

Воздух был сухой и раскаленный. Дыхание затруднено. Мы раскрывали рты, борясь с удушьем.

Стемнело, или, вернее, нас слепил дым. С огромным трудом различали мы следы.

Рейнджеры хотели остановиться, но я настаивал на дальнейшем продвижении. Поощряя их собственным примером, я поскакал во главе отряда, громко зовя Гаррея и Рубби.

— Ау! Ау! — послышалось в ответ.

Я услышал низкий голос младшего траппера.

Мы поспешили в ту сторону, откуда донесся голос Гаррея.

В центре небольшой прогалины мы различили сквозь дым силуэты верховых.

С какой тревогой вглядывался я в эту группу!

Но, к разочарованию своему, я убедился, что там находятся только двое всадников — Гаррей и Рубби.

Глава LXVIII

ЖАЖДА

— А, мистер Рубби! — воскликнул канадец, подъезжая к трапперам. — Откуда этот проклятый дым? Неужели лесной пожар?

— Лесной? — повторил Рубби, окинув француза презрительным взглядом. — Где вы нашли здесь лес? Это горит прерия. Разве вы не чувствуете неприятный запах горелой травы?

— Не может быть! Неужели? Прерия? Вы не ошибаетесь, мистер Рубби?

— Не ошибаюсь ли я? — возмущенно перебил траппер. — Как я могу ошибаться! Что вы болтаете? Неужели вы думаете, что мне не знаком запах степного пожара?

— Простите, мистер Рубби! — смиренно пробормотал француз. — Я хотел только спросить, не горят ли заросли. Быть может, эти кусты…

Робкий вопрос канадца смягчил траппера.

— Нет, это горит прерия. Успокойтесь: вы здесь в полной безопасности.