«Она вела себя враждебно, потому что уже тогда планировала убить Себастьяно!» – сказал голос.

– Но откуда Кларисса узнала, что болен именно он? – возразила я самой себе.

«Ей сказал Альвис».

– Вы так и собираетесь вечно стоять тут и считать ворон, вместо того, чтобы помочь смертельно больной старой женщине? – прорычала монна Фаустина, вернувшись к своим обычным манерам, несмотря на телесную слабость.

Я помогла ей, потому что чувствовала себя виноватой, хотя никак не могла помешать ей выпить отвар. В то же время я была благодарна ей за то, что она его выпила, потому что в результате она спасла Себастьяно. Небольшого стаканчика ей хватило, чтобы она отключилась на половину суток. Еще пара глотков – и она могла бы никогда не проснуться.

Я не осмеливалась и подумать о том, что случилось бы, если бы отвар выпил Себастьяно. Меня снова пробрал ледяной холод.

Я помогла монне Фаустине дойти до туалета, отнесла ей таз с водой для мытья и вытерла с пола ее рвоту. Затем я принесла из ее сундука с одеждой чистую рубашку и помогла ей причесать безнадежно растрепанные волосы. После этого я наконец смогла снова пойти наверх, чтобы посмотреть, как там Себастьяно.

Он проснулся, но не вполне пришел в себя. Температура у него возрастала с космической скоростью, и ему срочно нужны были новые компрессы. Но и они, как я заметила, больше ему не помогали, потому что хрипы в его легких стали хуже. Казалось, будто ему приходится дышать сквозь воду. Затем с ним случился приступ кашля, который сотрясал его так сильно, что он потерял сознание. Только его затрудненное дыхание давало понять, что он еще жив.

Я в растерянности посмотрела на него. Он при смерти, это ясно и без врача. Я не могла ничего изменить, поэтому начала плакать, пусть я и должна была быть сильной. Больше не было никого, ради кого мне стоило оставаться сильной.

Как раз когда я начала всхлипами выражать свою тоску и страх, кто-то заколотил в дверь. Я во весь опор слетела вниз по лестнице и так резко дернула за дверную ручку, что сорвала ноготь. Затем я еще раз громко всхлипнула – но на этот раз от облегчения.

За дверью стояли Барт и Хосе.

* * *

– Мы пришли так скоро, как смогли, – запыхавшись, сказал Барт.

– Где он? – спросил Хосе, протискиваясь в дом мимо меня.

– Наверху. – К моему беспокойству примешивалась ярость. – А насчет «скорости» вам бы лучше помолчать. Вы же знаете, что он ранен! Почему вы не могли прийти раньше?

– Иногда обстоятельства встают на пути, – сказал Хосе в той же лаконично-таинственной манере, которой Себастьяно уже не раз выводил меня из себя. Но теперь я не позволю ему так просто от меня отделаться. Я открыла рот, чтобы отчитать старика – разве не могли те дела, которые были у него в будущем или в еще каком-нибудь времени, подождать хотя бы день – но не смогла издать ни звука.

Причиной этого был барьер, потому что монна Фаустина тут же высунулась из своей спальни.

– Кто это пришел?

– Никто, – заверила я.

– Но я слышала два незнакомых мужских голоса!

– Это отец моего супруга и его брат, – соврала я.

Хосе мимолетно улыбнулся и прищурил свой здоровый глаз, прежде чем ловко, как обезьяна, взобраться по ступенькам. За ним последовал Барт, который выглядел сверх меры обеспокоенным.

– Зачем сюда явились эти мужчины? – брюзгливо крикнула монна Фаустина.

– Забрать моего бедного супруга и отнести в госпиталь, – ответила я, уже поднимаясь наверх.

Под крышей для нас всех едва хватало места. Призрачный серый свет наполнял маленькую тесную каморку, в которой удушающе пахло потом и болезнью.

– Нужно спешить, – сказал Хосе, быстро осмотрев Себастьяно.

Я бы предпочла и дальше осыпать его упреками. За то, что он пришел так поздно. За то, что он так таинственно появлялся и исчезал, когда считал нужным. И не в последнюю очередь за то, что он внушил мне такой страх, когда я была маленькой девочкой. Теперь я вспомнила, что больше никогда не хотела играть со своим набором фигурок пиратов. Я попросила, чтобы их разобрали, а когда моя мама отказалась заниматься такими глупостями, я без колебаний спустила фигурки в туалет. Странно, что я об этом забыла!

С колотящимся сердцем я наблюдала, как Барт наклонился над Себастьяно, осторожно поднял его и перекинул через плечо, словно мешок с мукой. Он действовал очень бережно и осмотрительно, и я поняла, что вряд ли нашелся бы лучший способ спустить человека в бессознательном состоянии по лестнице. Но увидев, как голова и руки Себастьяно бессильно болтаются за спиной у Барта, я тут же снова разразилась слезами.

– Мне нужно в уборную, – пробрюзжала монна Фаустина.

Я зашла в спальню и вложила ей в руку ночной горшок, а затем проследовала наружу за мужчинами.

– Теперь мы позаботимся о нем, – сказал мне Хосе. Он ждал на каменной набережной, пока Барт осторожно укладывал потерявшего сознание Себастьяно в гондолу.

– В этом я хотела бы убедиться собственными глазами.

– Тебе не следует ехать с нами. Это может быть опасно.

– Мне совершенно все равно. – Я села в гондолу следом за Бартом. Им придется применить силу, чтобы заставить меня выйти из лодки.

Хосе нахмурился, но, к счастью, не стал мне возражать.

Однако тут вмешался Барт:

– Было бы лучше, если бы ты осталась тут. Нас может раскрыть тот, кто последует за нами.

– Я не боюсь.

Это было правдой лишь отчасти, потому что на самом деле я отчаянно боялась. Но не того, кто следит за нами, – даже если это звучало пугающе и таинственно – а того, что Хосе не удастся вовремя доставить Себастьяно к врачу.

Хосе взял весло, опустил его в воду и привел лодку в движение. Как обычно, он направлял гондолу быстро и уверенно, так что мы вскоре достигли цели. Это была пристань рядом с Кампо Санто-Стефано.

Барт взвалил Себастьяно на плечи и выбрался на сушу. Я последовала за ним. Хосе задержался, чтобы пришвартовать лодку, а затем поспешно прошагал мимо нас, чтобы возглавить нашу маленькую процессию.

На пути нам еще не встретилось ни души, но утренние сумерки уже заметно посветлели. Скоро взойдет солнце, но даже его лучам будет тяжело пробиться сквозь мутный воздух. Полосы тумана громоздились между домами и каналом, а церковь Санто-Стефано возвышалась над расплывчатой серостью, как массивная тень, которая, если подойти поближе, превращается в прочнейший камень. Та самая церковь, крыша которой похожа на перевернутый корпус корабля.

Башня, которую я заметила только сейчас, была покосившейся уже в этом столетии, хотя и не так сильно, как в мое время. Я вспомнила, как мы с Маттиасом Тассельхоффом сидели на этом месте и ели бутерброды-трамецини. Именно здесь я впервые увидела Себастьяно. С тех пор прошло лишь несколько недель, но мне казалось, что на самом деле это случилось несколько лет назад, причем, строго говоря, этого на самом деле еще не произошло.