– Они уже должны вот-вот закончить, – продолжил другой.

Он был прав. Уже в следующий момент огромные створки дверей распахнулись, и советники группами вышли из зала. Они взволнованно переговаривались и, кажется, были в приподнятом расположении духа.

Среди них появился человек, которого я знала, и он был явно в худшем настроении, чем все остальные. Это был Тревизан. Он выглядел разочарованным и обеспокоенным. Все были не на его стороне, и никто с ним не говорил. Казалось, что он намеренно держался на расстоянии от других советников – или они от него.

Проходя мимо, он посмотрел на нас. На его лице отразилось удивление, и он коротко улыбнулся.

– Ну и дела. Маленькая кошечка. И молодой мессир Себастьяно. Приветствую вас!

– Мессир Тревизан, – Себастьяно обозначил поклон. Он пытался держать себя в руках, но отчаяние было написано у него на лице. – Сегодняшнее заседание Совета Десяти уже окончилось? Я думал, оно только началось! Разве мы вчера не говорили о том, что оно должно начаться, когда колокола пробьют «нон»?

Тревизан нахмурился.

– Я так сказал? Ах да, верно. Я сам тоже думал, что оно состоится вечером. Моему секретарю назвали это время. Но сегодня утром он пришел ко мне и заявил, что произошла ошибка. Заседание было намечено на сексту [23]. И оно длилось без перерывов вот до сих пор. – Он подавленно покачал головой. – Все сложилось не в мою пользу. Обычно участников Совета Десяти нелегко переубедить, но в этом случае Малипьеро справились без труда. Пьетро привел блестящие аргументы, и я вынужден признать, что его речь была в высшей степени убедительной. Затем выступил его сын, Альвис, который развеял последние сомнения присутствующих.

– Но не ваши, – перебила я.

Тревизан пожал плечами.

– Как я могу отправить новый флот исследовать далекие земли, если у нас не хватает средств, чтобы развивать морскую торговлю и обороняться от враждебных государств? Но большинство голосов было у них. Скоро Венеция начнет строить корабли, пригодные для плавания в открытом море, чтобы найти неизвестные земли по ту сторону океана. Я пытался воззвать к голосу разума, но никто не хотел и слушать. Возможно, я смогу убедить Мудрецов, чтобы они созвали особое заседание, как только вернется дож. Я приложу все усилия.

Пожав плечами, он добавил:

– Речь Альвиса Малипьеро была и в самом деле провидческой и вдохновенной. Он сказал так: «Завоевать новый мир, прежде чем это сделают другие».

Покачав головой, он закончил:

– Эти Малипьеро – они невероятно харизматичны. В особенности юный Альвис. Ах, вот и они. Победители на всех фронтах.

К огорчению, отразившемуся на его лице, добавилась толика невольного восхищения, когда он увидел, как Малипьеро в толпе советников появился в дверях зала заседаний. Одобрение и воодушевление этих людей буквально витали в воздухе. Все хотели поговорить с Малипьеро, хлопнуть его по плечу, высказать похвалу, задать вопрос. Всеобщее внимание явно принадлежало ему.

И наше тоже. Я не могла отвести взгляд от Альвиса, и когда я быстро оглянулась на Себастьяно, я заметила, что он это тоже ощущает.

Притягивая взгляды, как магнит, Альвис вместе с отцом и братом прошествовал в переднюю, окруженный одобрительно смеющимися политиками, которые не могли дождаться момента, когда смогут приступить к осуществлению его планов. Потому что они верили каждому его слову.

Альвис, как я поняла, и сам так ревностно верил, что Венеция превратится в колониальную державу, властвующую над миром, что готов был сделать для этого все, даже пойти по трупам, если это понадобится. Знал ли он, что его честолюбивые планы в конце концов приведут к полному уничтожению города?

Но на этот вопрос я уже могла ответить. Конечно, знал. Он был путешественником во времени, а значит, смотрел в зеркало. И если он, несмотря на это, так безрассудно стремился к своей цели, объяснение было только одно: ему было абсолютно все равно, что случится через сто лет. Его интересовало то, что произойдет в течение его собственной жизни, и он хотел получить как можно больше власти. Быть может, даже больше всех в мире.

Когда ему оставался один шаг до лестницы, он остановился и еще раз обернулся к нам. Хотя мы держались в глубине толпы, он нас увидел. На долю секунды наши взгляды встретились. Его глаза походили на темный лед. Его губы беззвучно произнесли слово, которое я поняла так четко, будто он выговорил его вслух.

– Скоро!

* * *

– Ему точно удастся повернуть все вспять, – утешительно сказала я, спускаясь по лестнице вместе с Себастьяно. После короткого разговора Тревизан распрощался с нами, сказав, что его ждут неотложные дела. – По крайней мере, он еще жив, это важное условие, чтобы все изменить!

Себастьяно ничего не возразил в ответ на мое оптимистичное высказывание. Он так ослабел, что, несмотря на мою помощь, ему приходилось прикладывать усилия, чтобы просто переставлять ноги. Когда ему стало ясно, что он опоздал, силы покинули его. До этого он держался на ногах благодаря железной силе воли, но теперь истратил все резервы.

Я положила его руку себе на плечи, чтобы мне было проще помогать ему, но когда мы наконец вышли из ворот на набережную, я двигалась с трудом. Все чаще Себастьяно сотрясали приступы кашля. Его лицо посерело и осунулось, а тело с моей стороны пылало как печь.

– Думаю, у тебя по-настоящему высокая температура, – обеспокоенно сказала я. – И этот кашель звучит довольно паршиво.

Казалось, это его совсем не обеспокоило. Кое-что другое волновало его сильнее.

– На обратном пути нужно быть внимательными, чтобы за нами никто не следил, – прошептал он мне слабым голосом.

– Возможно, мы вообще не столкнемся с этой проблемой. Я даже не знаю, сможешь ли ты в своем состоянии добраться до дома.

– Гондола, – пробормотал он. – И высматривай слежку.

Я помогла Себастьяно забраться в первую же свободную гондолу и, пока он обессиленно устраивался на скамье, приказала гондольеру ехать в Каннареджо, то есть в направлении, противоположном нужному. Вскоре я заметила, что нас и правда преследуют: брат Альвиса, Джованни Малипьеро собственной персоной, наступал нам на пятки. Он сидел в гондоле, которая плыла за нами, отставая лишь на пару корпусов, и его было легко узнать по солнечно-желтому камзолу.

Теперь оставалось только придумать, как нам от него оторваться.

Я ломала голову, пытаясь вспомнить, что я знаю о методах ухода от преследования, прежде всего, из всяческих фильмов с безумными погонями, но, к сожалению, здесь было вообще невозможно поддать газу на следующем повороте, вывернуть руль и, поставив машину на ребро, умчаться прочь на двух дымящихся шинах.

– Что бы вы предприняли, если бы вам нужно было оторваться от преследования? – спросила я у гондольера.