— Поедем ко мне, Троэльс. Там мы обо всем поговорим.

Краткое молчание повисло между ними. Миг нерешительности, миг сомнения.

Потом Хартманн поцеловал ее в лоб:

— Тут не о чем говорить. Мы будем действовать, как запланировали. Все как решили: плакаты, дебаты, программа интеграции, ролевые модели. Ничего не меняем.

Ее глаза были закрыты, пальцы сжимали бледные виски.

— Тот чиновник, что принес тебе личные дела учителей… — произнес Хартманн, собираясь уходить.

— Да?

— Найди окно в моем расписании. Завтра. Хочу поговорить с ним.

Суббота, 8 ноября

Лунд прикалывала к доске фотографии Кемаля и слушала Майера, который зачитывал то, что сумел узнать. В кабинете десяток сотрудников отдела, Букард во главе стола, на ногах.

— Родился в Сирии, в Дамаске. Семья бежала из страны, когда ему было двенадцать лет. Его отец — имам, часто посещает копенгагенскую мечеть.

Майер оглядел присутствующих.

— По-видимому, связи с родней Кемаль не поддерживает. С их точки зрения, он слишком западный — жена-датчанка, нерелигиозен. После школы и службы в армии стал профессиональным военным.

На фотографии — Кемаль в синем берете, с широкой улыбкой на лице.

— Потом поступил в университет, получил диплом. Работает школьным учителем семь лет. Два года назад женился на коллеге. В гимназии пользуется популярностью. Уважаем…

Букард перебил его, нахмурившись:

— Не выглядит он как человек…

— Он уже был обвинен в домогательстве, — сказала Лунд. — Правда, тогда никто не поверил в его вину.

Шеф по-прежнему сомневался.

— Что говорит девушка? — спросил он.

— Мы не можем с ней связаться. Она путешествует где-то в Азии.

Майер поднял для всеобщего обозрения пакет с пластиковым хомутом:

— Лунд нашла это в квартире Кемаля. Точно такой же хомут использовал убийца девушки.

— И у вас еще эфир, как я понимаю, — добавил Букард. Он почесал круглую голову. — Эти хомуты очень распространены, ими многие пользуются. Эфир… Не знаю. Мне кажется, этого недостаточно.

— Мы проверяем его алиби, — сказала Лунд. Она вскрыла один из пачки запечатанных конвертов. Фотографии Нанны. — Эти снимки нужно показать во всех гостиницах города. Она бывала как минимум в одной из них.

— За Кемалем установить наблюдение, — решил Букард. — Так, чтобы мы знали, чем он занят. Но поделикатнее. Сегодня похороны, не надо лишний раз тревожить семью. — Шеф обвел глазами-бусинами стол с фотоснимками. — Им и так нелегко, не будем усугублять.

Через двадцать минут Лунд и Майер уже беседовали со Стефаном Петерсеном — приземистым сантехником на пенсии, у которого тоже был дачный домик на окраине Драгёра.

— У меня двенадцатый номер. А у него четырнадцатый. Вот через годик отстроимся, и можно будет жить здесь безвыездно, — поделился он гордостью за свою собственность. — С соседями, правда, не повезло. Но все равно это отличное место.

Майер спросил:

— Что было в пятницу? Вы видели, как приехали Кемаль с женой?

— О да. — Внимание Петерсена было целиком направлено на Майера. Он предпочитал говорить с мужчиной. — Часов в восемь или девять, я думаю. А потом я еще кое-что видел. — Он был весьма доволен собой. — Это потому, что я курю сигариллы. — Петерсен вытащил пачку маленьких сигар. — Вы не против, если я закурю?

— Еще как против, — рявкнул на него Майер. — Уберите это. Что вы видели?

— Курите, если хотите, — сказала Лунд, вынула из сумочки зажигалку и щелкнула ею, поднося к Петерсену.

Толстяк-сантехник ухмыльнулся и закурил.

— Вот я и говорю… Я курильщик. Но моя хозяйка в доме не разрешает курить. Потому-то я и сижу в своем патио. И в дождь, и в снег. У меня там навес сделан.

Лунд улыбнулась ему.

— Араб вышел из дома. И уехал.

— Вы имеете в виду Кемаля?

Он удивленно посмотрел на Майера, взглядом спрашивая, уж не тупая ли эта дамочка.

— В котором часу это было? — спросила Лунд.

Он задумался, выпустил облако вонючего дыма.

— После сигариллы я посмотрел прогноз погоды, значит было где-то полдесятого.

— Вы заметили, когда его машина вернулась?

— Я не сижу на улице всю ночь. Но на следующее утро машина была на месте.

Она поднялась, пожала его руку, поблагодарила.

Когда сантехник ушел, Майер стал вышагивать по кабинету, словно показывая, что это его кабинет.

Лунд прислонилась к стене и молча наблюдала за ним.

— Зачем жена Кемаля солгала о том, где находился муж? — наконец нарушила она молчание.

— Давайте узнаем у него.

— Подождем, пока похороны не закончатся.

— Зачем? Или хотите, чтобы я позвонил Хартманну и попросил у него разрешения?

В двери возник Букард.

— Лунд, — буркнул он, ткнув пальцем в сторону своего кабинета.

— А что насчет меня? — спросил Майер.

— Что насчет вас?

Лунд пошла за Букардом, довольная, что есть повод сбежать от дыма сигариллы.

— Ответ «нет», — сказала она еще до того, как Букард успел вымолвить слово.

— Послушай меня…

— Я готова помогать вам по электронной почте. Или по телефону. Могу даже прилететь разок ненадолго.

— Дай же мне сказать, — взмолился шеф. — Я не об этом. Ты проверяла отца?

— Конечно проверяла.

— Что нашла?

Она свела брови, вспоминая:

— Ну, в общем, ничего интересного. Мелкие правонарушения: воровство по мелочи, драки в баре. И все это было двадцать лет назад. А что?

Букард налил себе воды. Выглядел он старым и больным.

— Мне позвонил один пенсионер — бывший главный инспектор отдела. Видать, скучает на пенсии и от нечего делать читает газеты. — Он передал ей записку. — Так вот, он утверждает, будто Бирк-Ларсен был опасен. По-настоящему опасен.

— Что-нибудь связанное с сексуальным насилием?

— Такого он не слышал. Но говорит, что мы и половины об этом парне не знаем.

— И что из этого? Мы проверяли, у него твердое алиби. Это не мог быть он.

— Ты уверена?

«Уверена». Да, все хотели быть уверенными. И никто не был. Потому что люди врут — другим, а порой и себе самим. Даже она.

— Я уверена, — сказала она.