— Я не давала таких обещаний.

Она положила на тарелку кусок хлеба, намазала его маслом, положила сверху сыр и с аппетитом стала жевать бутерброд.

— Сейчас ваши подозрения пали на одного из учителей. Почему я узнаю об этом последним и узнаю не от вас?

С полным ртом она спросила его:

— Почему вы скрыли от нас личное дело Кемаля? Где сотрудничество и содействие?

Он без слов замотал головой.

— Мы просили информацию обо всех учителях, Хартманн. Почему это не было сделано?

— Я в первый раз об этом слышу, поверьте!

— Как так могло получиться? Вы же там босс, правильно?

Она закончила ужин, поставила тарелку в раковину, включила воду.

— Да, понимаю, некрасивая ситуация. Что вы хотите от меня?

Приподняв бровь, она посмотрела на него, потом взялась за полотенце, чтобы вытереть посуду.

— Сотрудничества.

— Я стараюсь! Я понятия не имею, почему вы не получили то дело. — Потом, уже тише: — Не знаю, но у нас что-то происходит. В моем штабе что-то… или кто-то…

Лунд стало интересно:

— Да?

— Никаких точных данных у меня нет, — признал Хартманн. — Но кто-то шпионит за нами, подглядывает. Да, это выборы. И мы готовы к тому, что полетит грязь, но… — Он посмотрел на нее внимательно. — Если кто-то проник в нашу компьютерную систему, это же преступление.

— Если…

— Я подозреваю что-то в этом роде. Вы могли бы заняться…

— Я занимаюсь делами об убийстве, — перебила его Лунд. — И сейчас я пытаюсь узнать, кто изнасиловал и убил молодую девушку. Офисные проблемы — не мой профиль. И мне нужно личное дело учителя по фамилии Кемаль.

— Ладно. — Он был зол. И в отчаянии. — Я раздобуду его для вас. Должен же быть дубликат. Где-то.

— Чем он вам так важен, этот Кемаль? — спросила она.

— Он — одна из ролевых моделей в нашей программе интеграции. Помогает молодым иммигрантам, которые попали в беду. У нас есть партийные архивы, там вся эта информация хранится. Он…

— Значит, если преступник он, ваша репутация пострадает. В этом все дело?

Хартманн посмотрел на нее с неприязнью.

— Если он это сделал, то ваше избрание под вопросом. — Она взяла с блюда яблоко, передумала, вскрыла упаковку с чипсами. — Вы потеряете голоса.

— Вы невысокого мнения обо мне, как я посмотрю.

Лунд протянула ему чипсы.

— Если он убийца, то говорить не о чем, — сказал Хартманн. — Никто в моем штабе не будет стоять у вас на пути. Я просто хочу знать.

— И это все?

Лицо Хартманна немного разгладилось.

— Да, больше мне ничего от вас це надо. Ваша очередь.

Она засмеялась:

— Это что, игра? Мне нечего вам сказать. Кемаль — одна из линий расследования. Есть ряд вопросов, на которые мы ищем ответы. Где он был…

— Ладно. Я распоряжусь, чтобы его отстранили от работы.

— Вы не можете этого сделать. У нас нет достаточных оснований для его ареста.

Лунд достала из холодильника бутылку молока, открыла, понюхала, налила себе стакан.

— Его рано отстранять, — повторила Лунд. — Я знаю, вы хотите услышать от меня «да» или «нет». Но я еще не знаю.

— Когда?

Лунд пожала плечами:

— Завтра я передаю дело своему коллеге.

— Ему можно доверять?

— В отличие от меня?

— В отличие от вас.

Она подняла стакан молока, словно говорила тост:

— Ему можно доверять. И он вам очень понравится.

Одиннадцать вечера. В кабинете Хартманна в голубом сиянии гостиничной вывески его ждала Риэ Скоугор. Ей хватило одного взгляда.

— Все так плохо?

Он швырнул пальто на стол:

— Точно не знаю. Лунд не говорит ничего конкретного. Возможно, они считают, что это он. Она просто не хочет говорить.

Скоугор посмотрела на экран своего ноутбука:

— Фотографии, которые были сделаны в клубе, уже пошли в печать. Я не могу это остановить. Но никто же не знает, что учителя подозревают, как и ты не знал, когда пожимал ему руку.

— Кто спрятал его личное дело?

— Еще выясняю.

Она бросила на стол пачку пилотных рекламных плакатов: смуглые лица рядом с белокожими, улыбаются, все вместе.

— В следующем раунде кампании мы планировали сделать акцент на интеграции. Мы уже много говорили о нашей программе и о ролевых моделях. Придется все изменить, мы выберем другую тему, перестанем использовать эти термины. И будем продвигать остальные аспекты кампании, когда все стихнет.

— Завтрашние дебаты…

— Я отменю их. А иначе это будет шикарный подарок Бремеру. Сейчас сделаю пару звонков.

Скоугор отошла к своему столу, сняла трубку.

— Нет. — Хартманн смотрел на нее. Она продолжала набирать номер. Он приблизился, положил трубку на рычаг. — Я сказал «нет». Дебаты состоятся.

— Троэльс…

— Это всего лишь один человек. И пока он только подозреваемый, ему еще даже не предъявили обвинение. Даже если он в самом деле преступник, это ничего не говорит о других ролевых моделях нашей программы. Они столько трудились, столько всего сделали. Я не позволю, чтобы их оклеветали.

— Прекрасные слова! — крикнула она в ответ. — Надеюсь, они помогут тебе, когда мы проиграем.

— Это не слова, это мои убеждения. Я должен делать то, во что верю…

— Мы должны победить, Троэльс. А иначе кому какое дело, во что ты веришь.

Он был в бешенстве. И жалел, что не выплеснул хотя бы часть эмоций на Лунд, пока та наблюдала за ним огромными сияющими глазами, жуя бутерброд и прихлебывая молоко.

— Мы в долгу перед ними. Они днями и ночами возятся с этими подростками, решают проблемы, душу вкладывают. Работают так, как тебе и не снилось. И мне тоже. — Он отыскал на столе подшивку, бросил ей. — Наша программа эффективна! У нас есть статистика. Есть доказательства.

— Пресса… — начала она.

— К черту всю эту прессу!

— Они растопчут нас, если это сделал он! — Она встала, подошла к нему, обняла. — Они уничтожат тебя. Как уничтожили твоего отца. Это политика, Троэльс. Оставь красивые слова для речей. Если мне придется залезть в грязь, чтобы посадить тебя в кресло мэра, я залезу в грязь. Это моя работа, за которую ты мне платишь.

Хартманн отвернулся, посмотрел за окно, в ночь.

Ее рука коснулась его волос.